Мозговики от силовиков – за огромным забором, построенным силовиками.
Чтоб крепким жить не мешали своими сомнениями, велосипедами, книгами, музыкой и языком, который они тоже называют русским, хотя их никто уже не понимает.
Вы хотите любить умную женщину.
Вы хотите от неё услышать слова:
«Если ты нас любишь, почему ты не радуешься за нас, когда с твоим уходом воцаряется тишина и покой, и все счастливы?»
Вы поняли, какой страшный путь к счастью открыло ваше окружение?
Ваш приход и ваш уход сделал счастливым одного и того же человека…
Теперь ищите место, чтобы подумать.
Ваш сочувствующий вам.
Стань на моё место.
Сядь на моё место.
Ляг на моё место.
Попробуй пожить на моём месте.
Этим и занимается бюро обменов – наша фирма «То на то».
Один вдохнул, двое выдохнули.
Один из подъезда вышел, двое вошли.
Этим и занимается бюро обменов.
Бабушку вывезли, ребёнка привезли.
Аквариум вынесли, внесли кота.
Этим и занимается бюро обменов – наша фирма: 627-78-36 «То на то».
У нас из пенсии ты можешь заплатить либо за квартиру, либо за лекарства.
Либо ты болен и лежишь в своей квартире.
Либо ты здоров и лежишь на тротуаре.
В доме писателей коридор длиной в жизнь.
От буфета до ресторана.
От ста граммов и бутерброда до банкета в честь выхода книги.
Можно сделать какое-то изделие старым крепостным методом.
Посадить Машку, Лёньку и стоять над ними.
И они вручную сделают для выставки одну штуку.
Только отвернулся – сделали не то.
– Вы что?
– А вы так говорили.
– Как? Вот же эскиз.
– А он мне говорит, что вы так говорили.
– Кто говорит?
– Он.
– Что?
– Ну, что вы говорили.
– Зови его сюда…
– Я тебе говорил – вот так сделать?
– Не знаю. Я сам не слышал. Мне говорили, что вы так говорили, что так делать не надо, как на бумаге, а так, как вы говорили.
– Когда я говорил? Я никогда ничего не говорил.
– А она сказала.
– Кто?
– Маша.
– Зови… Маша… Я что, говорил делать не так, как в эскизе?
– Вы говорили. Мне сказали, делать вот так.
– Кто сказал?
– Не знаю я его. Лысый такой. Худой.
– Кто он такой?
– Не знаю я его.
– А чего ж вы его слушали?
– Так он сказал, что вы так говорили.
– Ничего я не говорил.
– А он сказал.
– Не говорил я.
– А он сказал, что вы говорили.
– Как можно! Кто сказал, кто говорил. А позвонить мне, перед тем как уродовать квартиру?
– А чего звонить? Он сказал, что только от вас.
– А позвонить мне?
– Чего звонить – время тратить?
– Ну, тогда переделывайте.
– Тогда, значит, переделаем.
– А вам всё равно?
– А нам не всё равно.
И я уволился.
Чиновница в мэрии спрашивает у посетителя:
– Я что, вам факс не послала?
– Я не получал.
– Это не ответ, я вам посылала или нет?
– Нет.
– Не может быть… Проверьте, – говорила она получателю, – идите домой и проверьте.
– А вы посылали?
– Вот я это хочу у вас узнать. Идите домой и проверьте.
И этот несчастный шёл проверять, чтобы потом опять записываться к ней на приём.
Оба одинаковы.
Порт
Одесский порт-200.
Я пришёл в порт, когда ему было 162 года.
Котов.
Калин.
Бендиченко.
Гринберг.
Пупенко.
Двоеглазов.
Иду снизу вверх.
Двоеглазов.
Пупенко.
Бендиченко.
Калин.
Котов.
А рядом Олег Чаленко, Володя Бибаев.
А совсем рядом Рита Дагис, Паша Бискис.
Я работал с 1956 по 1964-й.
Стройконтора.
Механизация 2-го района.
Апельсины.
Машиносчётная станция.
Хлопок, каучук.
Пожары.
Студебекеры.
Хенкин.
Ночи.
Уголь.
Письмо Карцева.
Уход.
Я пришёл в Одесский порт, когда ему было 162.
Господи!
С чего я только не начинал!
Я много раз начинал жизнь сначала.
Но первая моя встреча с жизнью произошла в Одесском порту.
Компрессор «Лерой», осень 1956 года.
Я механик ремстройконторы.
Бригада бетонщиков ушла на обед с одной просьбой – завести компрессор, он на тележке.
Я заводил весь обед.
Я пересосал его так, что выскочил откуда-то крановщик, сунул факел в карбюратор – такого мы не проходили – и завёл эту сволочь.
Но начальник стройконторы Росис пошёл ещё дальше.
Он предложил завести компрессор с буксира, хотя тот на тележке.
А первые апельсины в порту!
Я никогда не видел апельсинов.
И вдруг пошёл аромат.
Лежу ночью на скамейке в дежурке ночью. Отдыхаю.
Вокруг пахнет апельсинами и трудовым накалом, вдруг истеричный звонок.
Звонок в четыре утра всегда истеричный.
– Где механик по большому?
Это я.
Виктор Ильченко был механик по маленькому.
– Где по большому?! Мать…
– Я.
– Ты… Мать твою…
– Я… Мать твою…
– Сорок первый кран вырубило. Поворота нет. Если ты сейчас же… Мать… То мы… Мать…
– Еду… Мать…
Завожу бензовоз.
Как я не боялся – полный бензином.
Но ночью только на нём.
Еду на девятнадцатый причал к сорок первому «Каяру».
Там Паша Бискис, прекрасный парень из моей самодеятельности.
Он в «Каяре» разбирается в сто раз лучше меня.
– Паша, – кричу, – ты что? – Я же спал.
– Товарищ механик, давайте наверх, тут крупная авария.
Я лезу наверх.
– Посмотрите там, – говорит он. – В машинном отделении на плитке. Ножик там же.
Там лежало на плитке пять громадных штук и ножик.
1959 год, зима.
Мне двадцать пять лет, я впервые ем апельсины.
– Ну что? – орали грузчики.
– Всё! – закричал Пашка. – Есть поворот!
А для них поворот был главным.
Только поворотом можно было раскачать ящик, в подъёме он срывался и внизу взрывался, как шрапнель.