Он соображал плохо и мало.
Жена хозяина не выдержала:
– Ну, поговорите о бабах, хватит о политике!
– А что там интересного? – спросил муж, и все замолчали.
Статья в «Ленинградской правде» от 7 апреля 1970 года.
А я ещё жив.
Актёры и жизнь
Очаровательная непосредственность наших людей.
Милиция даёт квартиру артисту, сыгравшему роль комиссара милиции.
Актёр, сыгравший белогвардейца, никогда не получит квартиру от Минобороны.
Актёру, сыгравшему маршала, военные всю жизнь отдают честь.
Сыгравший Гитлера не получит даже звания заслуженного.
В этом что-то есть…
Наверное, наши люди уверены, что этот актёр настолько лучше настоящего генерала, что со всем уважением…
А белогвардеец – ещё живой, сволочь…
Недобитый, сволочь…
И комиссар – нормальный, справедливый мужик, хоть и актёр.
А Гитлер – фашист и сука.
И кем бы он ни был – актёром или фюрером – гнида и есть.
И алкаш – это алкаш.
Актёр, не актёр – не имеет значения.
А если красавицу на глазах всего зрительного зала изнасиловали, сочувствие будет сопровождать её до старости, пока не пройдёт возбуждение от сочувствия.
Но главное в том, что публика не ошибается, если не ошибся режиссёр.
Целую
Тоска по ностальгии.
Актёр после выстрела
У меня вопрос к искусству.
Куда девается актёр, которого убили на сцене?
Что, идёт домой?
Или переживает?
Неужели может вот так дома котлету есть? Покойник.
Сколько людей в зале рыдало.
А он дома невредимый жрёт?
Позвольте спросить:
– Ты, когда мы рыдали, хохотал?
Ты издевался, покойник?
Ты на искусство крупно плевал?
Ты, когда валяешься с пулей в голове, ты гонорар пересчитываешь?
Я уже о совести не говорю.
Ты хочешь, чтоб каждый зритель подошёл к тебе, убитому офицеру Гражданской войны, и пнул: «Вставай, пошли водку пить. Война кончилась сто лет назад».
Ты такого искусства хочешь?
Если не хочешь, лежи!
В морг езжай. В холодильник…
Если ты настоящий артист-офицер – рухнул под слёзы женщин.
Дай себя оплакать и похоронить.
Оживший покойник – оскорбление нации.
Насчёт зарплаты – можно договориться.
Чтоб семья получала…
И все будут счастливы, и искусство будет великим.
И семья запомнит.
И страна не забудет.
Играл, пока сценарий позволял, жил. И умер, когда сценарий кончился.
Вот оно. Святое.
Всем надо тексты писать.
От себя не произносить.
Забыл – достал бумажку, поздоровался.
У нас нельзя от себя говорить.
Хоть временно на литературный текст перейти.
Чтоб освежить душу, голову, язык, мать его…
Ласковое хоть по бумажке, но произнести.
Чтоб глотку окостенелую согреть.
Лживый факт.
Нужна некоторая взаимная неуверенность для задора, для огня в глазах.
Для крепости в семье.
Либо полное взаимодоверие и верность – тоже для крепости в семье.
Какой вариант веселее?
Пятнадцать лет в тени у президента и вдруг вынырнул вместе с тенью.
Я себя знаю.
Боюсь того, чего хочу.
Только наши люди и пингвины – сторонники охлаждения отношений.
Умные думают одинаково, а говорят по-разному. В зависимости от выгоды.
Трезвость – это такой резерв, что им даже страшно пользоваться сегодня.
Только на крайний случай, когда кончится нефть.
Мало кто знает об этом гигантском резерве на чёрный день.
Наш всенародный НЗ.
Среди евреев уже есть люди разных национальностей.
Собака Буцик
Всё… Всё… Всё…
Собака Буцик.
Дворняга. Самостоятельный, умный, независимый.
Маленький, кривоногий, очень сексуальный, но, завидев кость, соскакивал с девушки и бежал к миске.
Он знал, что главное. Жизнь научила.
Он жил у нас.
Но я его часто встречал в трамваях.
Он ехал в город, из города.
Соскакивал на нужной остановке, бежал домой.
Не лаял.
Свою территорию охранял.
Нашу – нет.
У нас ел до отвала, но через час я встречал его в кафе.
Он выпрашивал милостыню: «Мадам, три дня без пищи…»
Я шепнул: «Буцик! Ты же только что сожрал вчерашнюю кастрюлю борща…»
Он мне сказал: «Тс-с!»
– Мадам! Я офицер… Я служил в органах. Уволен. Оклеветан. Опозорен детьми. Из-за дамы, мадам. Её перевезли сюда, и я пешком из Алма-Аты, через Астрахань – в Крым, в Ялту. У нас встреча на набережной. Любовь, мадам… Только любовь может гнать офицера из органов в эту глушь… Три дня без пищи, мадам… Если бы вон ту косточку с котлеткой и вон с тем гарниром, я бы вас проводил, мадам. Здесь масса хулиганья, стаи бездомных, мадам. А в схватках я незаменим, вот он подтвердит.
Я кивнул.