Большое солнце Одессы

Опустив голову, Стефа побрел к аптечке. Он долго стоял у полированного ящика с алым крестом на дверце, перебирал разные флакончики, пузырьки и пробирки, просматривал их на свету, а потом покачал головой и захлопнул дверцу — весь этот фармакологический скарб был целителен, как жмеринские минеральные воды.

Ни в этот день, ни в следующий Рози не замечала своего Светика. А на третий, утром еще, до работы, она ледяным тоном потребовала у Светочки честного объективного ответа по поводу липового заявления, о котором гремит весь "Типропрод”. Учти, втолковывала Светочке Рози, уже назначена комиссия для расследования, и ты вылетишь отсюда, как из пушки.

— Послушайте, — рассвирепел Эдик, — вы знаете, как называются ваши действия?

— Как? — Рози шикарно улыбнулась.

— Шантаж. А шантаж уголовно наказуем.

— Н-да? Что вы еще знаете? — Рози обдала Эдуарда Петровича очередной дозой шикарной улыбки, а тот не нашел ничего лучшего как тьфукнуть и развести руками.

К вечеру по "Гипропроду” действительно пошли слухи. Но это были вялые, умирающие на корню слухи.

Расширенное заседание месткома с повесткой дня "Распределение жилплощади” назначили на вторник. А во вторник его отложили на пятницу, потому что понадобилось дополнительное расследование бытовых условий Р. М. Таргони. После дополнительного расследования, Розита Михална не вышла на работу.

— Товарищ Таргони нездорова, — объявил месткому Цонев. — Будем рассматривать заявление в отсутствие заявителя?

Местком решил: рассмотреть. Так, подбил итоги председатель жилищно-бытовой комиссии, пересмотреть мы успеем всегда. Стефа поморщился, но от реплики вслух воздержался.

Через полчаса три квартиры из четырех нашли своих новых хозяев.

Наступил черед последней — четвертой квартиры. На нее, как явствовало из справки жилищно-бытовой комиссии, претендуют двое — Таргони и Тетиевская.

— Будем характеризовать? — поинтересовался председатель.

Не надо, сказал Стефа и объявил собранию, что лично для него вопрос решен давно: Таргони работает у нас, правда, на два года дольше, но нельзя забывать, что Тетиевская — растущий, перспективный специалист. Это — во-первых. А, во-вторых, жилищные условия Тетиевской явно менее удовлетворительны и, кроме того, их почти двое. Местком улыбнулся, местком уже знал: Светочка подала документы в ЗАГС.

— Кто согласен? Не согласен?

— Я не согласен. — Стефа ухватил себя за кончик носа: ты? — Товарищ Конецпольский упрощает ситуацию. Розита Михайловна нуждается в квартире: она не может вековать с папой и мамой. Мы обязаны дать ей комнату.

Я хотел еще поговорить, я хотел развернуть свою мысль, чтобы лаконизм не был в ущерб ее убедительности, но заключительная часть моей речи была загублена в зародыше — и кем! — моей же подзащитной. Она ворвалась, как вихрь, как самум, как смерч, который играючи опрокидывает лайнеры и супертанкеры в сто тысяч тонн.

— Не слушайте его, — закричала Рози, — он не терпит меня! Он всегда смеется, как будто я не такой человек, как другие. Мне же надо жить! Я не могла устроить свою личную жизнь, потому что у меня не было своего угла, потому что я не могла пригласить мужчину к себе в дом! Неужели вы не понимаете этого?

Стефа тремя пальцами усердно втискивал глаза в орбиты, в руке Эдика цанговый карандаш ходил неутомимо и безостановочно, как у паркинсоника, а местком опустил голову и тяжело задумался.

— Хорошо, — сказал Стефа, — комната большая, тридцать метров, два окна. Кухня тоже большая. Временно можно разделить.

— Нет! — взвизгнула Рози.

— Не надо, Стефан Владиславович, — Светочка была желта, как евпаторийский песок. — Костя прав: Розите Михайловне комната нужнее. Это ее комната.

— Зря торопитесь, Тетиевская, подумайте лучше, — Стефа был откровенно раздосадован. — Зря торопитесь.

— Не надо, — повторила Светочка.

Стефа внимательно рассматривал наше огромное венецианское окно, которое выходит на улицу Луи Пастера.

Через месяц Светочка уехала на восток. Одна. В новый город. Она не сказала, как называется этот город, она сказала только, что будет писать нам. Мне.

Где Светочка?

Трижды на день Эдик задавал этот вопрос, и трижды на день я отвечал: нету Светочки, ту-ту Светочка.

А сегодня пришло письмо, и в девять ноль-ноль я подал заявление Стефе: "В связи с отъездом прошу уволить меня”. Две недели, опираясь на закон, Стефа может удерживать меня. Две недели — ни минутой дольше.

А потом, через четырнадцать днев, ту-ту, мой милый "Типропрод”!

Я вижу черные зрачки —
Огромные, как черные зарницы,
И солнце черное над ними колосится.
И мир

рождается, И вновь
Нуклоны,
Гипероны и
Любовь —
Элементарные частицы.

Прощайте, други-гипропродовцы!

СОЛНЦЕ ВОСХОДИТ НАД МОРЕМ

У девушки беда — и она пришла к морю до восхода. Кто она, эта девушка? Я не знаю. Как зовется ее беда? Я не знаю — у бед много названий. Я знаю только, что начинаются они по-разному, а кончаются часто одинаково.