Большой аргиш

«Неужели так хорошо присмотрелся глаз к темным сумеркам, что даже в густых кедрачах виден нож пальмы, когда его опускает на деревья Сауд? Или еще не кончился завечерок?» — Пэтэма зажмурила глаза, постояла, открыла веки, стало как будто еще светлее. — «Светает. Много ли прошли?»

Левее Катанги над тайгой краснела утренняя заря. Хотелось отдохнуть, но заикаться об остановке нельзя. Солнце не ждет. С зимней стоянки оно тронулось в весенний аргиш. На пригревах стало тяжелее идти. К лыже пристает мокрый снег. Собаки замаялись, отстали. Начала отставать и Пэтэма. Мучаются, идут. Пока снежницей не захлебнулись лога, нужно успеть на оленях съездить за мясом. Иначе оно пропадет. Сохатые убиты не затеям, чтобы их квасить. Да и что скажешь в оправдание, когда затрещит Этэя пустой ветренницей на березе: «Гляди-ка, Рауль, сколько у нас без тебя нынче добыто мяса? Покопать в зубах нечего!»

Издалека Сауд увидел долину Туруки и мыс, над которым низко жиденьким облачком растянулся дымок. Сауд остановился, дождался Пэтэму.

— Пэтэма, смотри-ка, дымок!

Изнуренная Пэтэма повеселела. Пошла дальше. Но как больно ногам! Сауд спотыкался, несколько раз падал в снег, поднимался и продолжал наносить пальмой затесы на деревьях.

— Пэтэма, слышишь голоса? — Сауд попробовал улыбнуться.

— Нет. У меня шумит в ушах. Я скоро упаду.

На бурой проталине стояла белая важенка. Склонив рогатую еще голову, она облизывала влажного теленка. Месяц «Телят» приготовил им веселую встречу. В чумах этого не знают. Хорошо принести людям добрую весть.

— Хеге!.. Охотники вернулись!..

На звонкий крик Рауля выбежали Дулькумо, Этэя, Бали и маленький Кордон.

— Дулькумо боялась, что не придут! Смотри!кричал Рауль.

— Мыши и те не теряют своих нор, — ответил Сауд, стараясь бодро сбросить с усталых ног лыжи.

— Пэтэма, покажи-ка свою понягу! — засмеялась Этэя. — Пустая, ха-ха!.. О, да Сауд тоже не завязывал ремней на поняге?!

— Нашу добычу на себе не унесешь. Мы — не олени, поняги — не седла. Ты бы лучше сходила на оленях за мясом, чем надсаживать болтовней горло.

— А ты будешь кормить Либгорик?

— О, я и забыл, что с женщинами надо говорить о зыбках!

— Так, так, Сауд! — одобрил Бали.

Этэя замолчала, но не обиделась. В недавнем мальчике она почувствовала мужчину. Сауд сел у костра. Этэя и Дулькумо ушли в чум за Пэтэмой. Бали остался с мужчинами. Подошли мокрые собаки. Поводливый, ластясь, столкнул с ног Кордона и виновато лег около. На лапах была сбита шерсть. На голой коже краснели ссадины, порезы.

Сауд коротко рассказал про добычу, про опасность, что угрожала Пэтэме. День гнали сохатых к чуму. Хотелось убить поближе, да помешало тепло. Стал мякнуть наст, пришлось стрелять. Лучше подальше сходить- за мясом, чем из-за себя упустить зверя.

— К недобитому, мужичок не пойдешь. Виденный зверь — не мясо. Вовремя подняли ружья, — похвалил смекалку Бали. — Ничего, что далековато залабазили мясо, поскорее идти надо. Будет все хорошо.

— Тес к лабазу есть? — спросил Рауль.

— Реденько. Но думайте сами теперь. Ноги и голову мою вяжет сон. Дедушка, посмотри Пэтэму. Она не меньше моего устала.

Сауд согнулся у огонька и заснул. От нагретой мокрой обуви шел пар.

Из чума вернулась Дулькумо, чтобы покормить сына. Хотела разбудить его, Бали отговорил.

— Усталому сон слаще теплого жира. Пэтэма спит?

— Так же, как Сауд. Не слышала, когда я разувала ее.

Дулькумо подбросила в огонь дров.

Рауль поднял ногу, ощупал немного поджившую рану.

— Однако, Дулькумо, ночью пойдем за мясом? В седле сидеть, не пешком брести. Вытерплю. Только бы Топко собрал аргишных оленей. Что-то он долго рыбачит?.. Дедушка, сколько надо седел под трех зверей?

— С ездовыми четырнадцать надо: двенадцать под мясо, двух под себя. Легче вьюки — скорее вернетесь.

Весенняя спина оленя жидка. Весною все мякнет: дерево, кости.

Рауль унес Кордона в чум. Дулькумо ушла на мыс к Туруке. Бали остался с Сауд'м. Пэтэма спит, закутанная одеялом, ей тепло; Сауда будет согревать огонек. Дулькумо уйдет с Раулем за мясом. Бали просидит ночь, чтобы подкармливать огонь дровами и караулить отдых Сауда. За заботу не жалко забот.

— Топко! Топко-о-о! — кричала призывно Дулькумо.

— Топк-ко-о-око! — передразнивал ее отголосок из вечереющей тайги.

— Ты где там пропал?!

«Спит над прорубкой. Чего больше?» — подумал Бали и подсунул под голову Сауда пук мягких стружек.

Рауль протирал винтовку. Кто знает, может, дедушка медведь раньше их прибредет к лабазу за мясом? Это он любит, и лабаз от него без драки не отобрать. Этэя готовила седла.

Начиналось таежное утро. Чуть-чуть шелестела хвоя, в ветках посвистывали маленькие птички, далеко-далеко растоковались косачи. В бору за Турукой тихо щелкали глухари, пилили клювами. На эту песню любви ответно кокали копалухи. Пахло сыростью, тальниками, пихтой. Важенки ласкали неокрепших телят. Гулевые олени по берегу лакомились горькой вербой.

13