Большой аргиш

— Когда ждать? — спросила растерянная Дулькумо.

— Скоро, мама.

Пока лодочка не скрылась за мысом; Дулькумо стояла на берегу под дождем. Дулькумо вернулась в чум. К ним пришла Этэя. Надо узнать, куда Сауд поднял весло. Спросила у Дулькумо, отвечал Бали:

— У лодки путей много, кто знает, куда поведет ее Сауд. Ум держит на Хаигли, к Мороненку.

— А дождь-то какой! — вздохнула Дулькумо.

— Эко, дождь. Дождь — не пули, тело — не вязкая глина. Молодому что непогодь? Легче медведю летом ле-жать в берлоге, чем молодому сидеть на месте. Вот и поехал. — Бали помолчал и добавил: —Я сам таким был. Бегу, самого зло берет, что тайга широкая, не по шагу, а глазам все увидеть охота. На сердце худо, так в чуме не силенка. Век бы шел от него. До Мороненка далеко ли? Третья речка от нас. Стоянка у них веселая. У Арбунчи два парня, три девки. Ехорье[105] играть можно.

Этэю позвал Рауль. Она ушла недовольная. После нее в чуме долго еще продолжался разговор между Бали и Дулькумо. С уходом Сауда слова да трубки были утехой в их одиночестве… Скука. Когда Рауль перестанет стонать? Скорее бы вернулся Сауд.

Одежда Сауда промокла насквозь. Это не печалило его. Решительность в нем не отмякнет. Берестянке не страшен ливень, как утке вода. За драгоценное сокровище — спички — можно не беспокоиться. Они лежат в сумочке из гагарьей шкурки. Шкурка снята мешком, брось ее в воду, — и тогда плотное перо не пропустит в сумку воды!

Дождевые тучи быстро исчезли. Оставшиеся лохмотья их ветер смел за горы. Над Чуней заголубело небо. Под ветром тайга, точно зверь, стрясла с себя дождевую влагу.

В пазухе устья Хаигли, где было стойбище Мороненка, Сауд увидел дымок. Задумался.

Не забыл ли он о своей обиде? Может, отдумал плыть на Байкит?

Сауд пристал к берегу. Хотел идти к чуму, но вдруг над высокой травой поднялась косматая голова Мороненка.

— Что, лодку лечишь?

— Хо! Ты как тихо подкрался? — обрадовался Мороненок Сауду. — Я только что глазами искал тебя. На реке не было никого. Где ты плыл?

— У бережка утенком тянулся. Лучше — не выглядит тетеревятник.

— Хитро!

Оба засмеялись. Мороненок присел в траву, чтобы снова искать ртом дыру на берестянке. К нему подошел Сауд.

— Отдохни, товарищ, — сказал он. — Зачем тебе нужна на ночь лодка?

— Дождь был. Вода прибывать станет, рыба на берег полезет. Хочу заметать сети. На Байкит в дырявой лодке тоже не поплывешь. Будешь холки мочить только.

— На Байки-ит? — Сауд удивленно посмотрел на Мороненка. — Я вижу, у тебя не прошла охота у Игнашки просить нашатырь?

— А ты что?., отдумал идти за лодкой отца?

От мокрого кожанчика холодило. Начала мерзнуть спина. Сауду хотелось взяться за весло и гнать по воде на Байкит берестянку быстрее раненого крохаля. С лица сошла насмешка. Он не хотел больше испытывать Мороненка. Посоветовал бросить починку лодки и ехать с ним в одной.

— В два весла будет легче возвращаться по Чуне с Байкита. Если там найдем лодку отца, приедем в двух. Поклажи у меня никакой.

Мороненок отбросил в сторону из руки потухшую головешку, которой хотел, придувая, растопить на швах лодки еловую серу. Зачем Сауд говорит ему о нашатыре? Он идет на Байкит вовсе не за лекарством. Бок у него зажил, и теперь он на другое способен. Он долго на солнце квасил олений жир и им отравил пули. Об этом не знает Сауд. Он думает только о никому не нужной берестянке. Мороненок сказал прямо.

— Сауд! На Байките я стану промышлять Шагданчу. Будешь ли ты помогать мне караулить этого «лючу-таргачину»?

Сауд не квасил на солнце оленьего жира, у него нет в гагарьей сумочке яда, но на Байкит он едет тоже не за лодкой отца. Мороненок ему попутчик не плохой.

— Давай, собирайся. Поедем!

— Хэй!.. Дядя Арбунча! — крикнул Мороненок, бросая в берестянку сеть. — Я поехал.

Сауд положил позади себя в корму коротенькую винтовку Мороненка. Руки крепко зажали весла. Зажурчала вода.

Кривоногий Арбунча не скоро вышел на опушку леса. Он посмотрел в обе стороны на тугую, как кожа на бубне, воду Чуни, махнул досадливо рукой и вернулся к чумам.

Далекий плавеж вниз по Чуне сблизил Сауда с Мороненком. Сауд рассказал ему про покруту на Туруке, про удар в голову, про Пэтэму. Мороненок повторил рассказ о том, как покручались они на Байките, — и добавил:

— Сын мой — не мой. Я был пьяный, мою Шоргок плешивый Игнашка поймал у бани. Она кричала, а я… — Мороненок пригоршнями стал жадно пить чунскую воду.

В далеком распаде речки Доран лежал хребет Уро, который со всех сторон, как рыжую мать щенята, сосут одиннадцать речек. Вскоре за ним показалось устье Бергимы.

— Отсюда пойдем напрямки. Тут пеший ход. Приворачивай.

— Кто не знает этого? — ответил Сауд. — Только нам тихонько лучше подойти к Байки ту рекой. Западем в лес, все выглядим ночью. Кто есть на фактории за по-крутой, подождем, когда уйдут.

— Рекой скорее встретим людей, — нетерпеливо говорил Мороненок. — Через Бергиму пройдем незаметно лесом. От Бергимы до самого жилья лес. Скрадывать хорошо.

— А собаки? Они близко не пустят. Людей на реке увидим далеко. Встретится кто, язык слова найдет. Худо будет, пойдем покручаться. Со мной соболь.