Большой дом. Пожар

Господин Маркус сказал это по-арабски. Люди, казалось, не могли оторвать глаз от неподвижного истерзанного тела. Все же они постепенно разошлись. Обращаясь к своему приказчику, на этот раз по-французски, господин Маркус проговорил:

«Надо взять на ферме брезент и закрыть тело в ожидании прихода жандармов. Они скоро будут здесь. Пусть все люди возвращаются на работу. Возьмите одного или двух для соблюдения формальностей. Не давайте им много говорить. Я сам все объясню жандармам — они поймут. Несчастный случай произошел по неосторожности туземца».

Затем он обратился по-арабски к рабочим:

«За дело! За дело! Иначе потерянные часы будут вычтены из вашей получки. — Его крошечные скулы покраснели от волнения. — Черт побери! А я-то рассчитывал быть в три часа в городе!..»

Феллахи прошли мимо него, исполненные достоинства; каждый приветствовал его, приложив руку к сердцу. Поклон был вежлив, почтителен. Господин Маркус не обратил внимания на эти знаки уважения. Господин Маркус — знатный дворянин, благородный потомок целого рода колонистов. По крови и богатству он — двоюродный брат прославленных сеньоров, знаменитых владельцев и наследников огромных поместий.

Омар знал его. Однажды он попытался пробраться через изгородь во владения господина Маркуса. Бесцветный взгляд колониста остановился на нем, острый, как лезвие ножа, и показался мальчику исполненным жестокости. Омар понял, что надо поскорее спасаться бегством. Но взгляд, скользнувший по нем, уже блуждал в другом месте. Колонист даже не заметил его. Он мечтал.

Омара объял ужас при мысли о том, что этот человек владеет подобной машиной; он стал размышлять о смерти, которую она несет с собой; он представил себе возбуждение батраков, глухое волнение, охватившее их в этот ясный послеобеденный час, когда ни один листок не шевелился. Та же угроза продолжала висеть над ним, какая-то слепая сила, какое-то проклятие.

Мальчику нужно было, понять все это, вот почему он размышлял, растянувшись на земле и слушая Командира, говорившего о несчастной доле феллахов. Дети многое знают и понимают. Омар действительно знал все это, даже не размышляя о каждом случае в отдельности. Он уже мысленно установил связь между смертью батрака и крайней усталостью своей матери, между участью феллахов и голодом Большого дома; он представил себе полицейских, вторгшихся как-то утром в Большой дом.

— Этот батрак знает, из-за чего он погиб, — сказал Командир.

«Но все осталось попрежнему, — думал Омар, — попрежнему… Ничто не изменилось, только одним батраком стало меньше на свете. Вот какая она, смерть. И вот кто ее наслал — эти люди, живущие рядом с нами. Что такое смерть феллаха? Мгновенная, резкая боль. И конец. После — ничего нет; а жизнь продолжается попрежнему. К чему все это ведет — жизнь Бни-Бублена и Большого дома, французы и эта смерть?..»

Лежа в траве, он опять невольно погрузился в мысли о смерти. «Великие боги, — подумал он, — вы все знаете; я тоже вижу и понимаю, что мир — странный, простой и суровый, страшный и прекрасный, что он светлый и привычный. Но скажите, что будет дальше?»

В то время как мальчик разговаривал сам с собой, башенные часы Мансуры пробили три раза. Омар подумал, удалось ли господину Маркусу попасть в город в три часа, после несчастного случая.

— Что за привычка у нас, — сказал Командир, — что за привычка выставлять напоказ свои несчастья. Так говорят про нас люди, не желающие никаких перемен. Черт возьми! Чуть только нарушится заведенный порядок, они уже испугались.

Омар посмотрел на Командира и подумал, не испытывает ли подчас чувство непреодолимой усталости старый безногий человек, вросший в эту землю.

Их было восемь или десять человек, сидевших под старой шелковицей, — восемь или десять феллахов и крестьянин, пришедший из Верхнего Бни-Бублена. Откос оврага съедал тень, падавшую от дерева. Было душно, безоблачное небо белело, по мере того как жара овладевала природой. Пробило три часа пополудни.

У их ног извивалась, петляла дорога, исчезая в дрожавшей от зноя дымке. Безмолвные, пустынные поля пылали. На каменистых участках туземных земледельцев щетинились карликовые хлеба.

— Они все высосали из этой земли, — сказал Сид Али, указывая на посевы. — Больше им уже не подняться.

Тут же был и Бен-Юб — крестьянин из Верхнего Бни-Бублена. К нему первому обратился Сид Али. Феллахи ценили внимание, которое им оказал Бен-Юб, придя на их собрание. Он ни на минуту не задумался, когда они его пригласили. Он ответил «иду» и пошел вместе с ними, оставив работу на сыновей.

По дороге феллахи предупредили его, что Хамид Сарадж в Бни-Бублене.

— Мы, деревенские жители, — ответил Бен-Юб, — ценим людей по их знаниям, по их мудрости. Если Хамид Сарадж принадлежит к таким людям, мы скажем ему — добро пожаловать. Такие, как он, никогда не будут лишними среди нас.

Феллахи вежливо приветствовали Бен-Юба. Хамида Сараджа поразила благородная осанка незнакомого ему старика. Он похож на породистое животное, подумал он: такой же сильный и поджарый. Но Сараджа поразила еле уловимая грусть в его взгляде.