Большой дом. Пожар

— Осмелюсь ли задать вопрос? — тихо спросил Слиман Мескин. До сих пор он вел себя крайне сдержанно. — Очень хотелось бы знать, что у нас сейчас: собрание или так, простая встреча феллахов, решивших потолковать о том, о сем? Прошу вас учесть, что я лишь задал вопрос. У меня и в мыслях не было сделать какой-нибудь неуместный намек.

Эти насмешливые слова, упавшие среди молчания, наступившего после пространной речи старика, произвели впечатление холодного душа. Каждому захотелось узнать, что сделает или скажет сосед; Слиман Мескин оказался в центре внимания. Сам же он не сводил глаз с Хамида Сараджа.

— Я попросту предлагаю открыть собрание, — сказал тот.

— Правильнее будет считать его открытым! — воскликнул Азиз Али.

— Да! Да! — послышались голоса.

— Это нас избавит от лишних разговоров, — подтвердил крестьянин. — Ближе к делу.

— В таком случае для ведения собрания нужен раис, — сказал Хамид Сарадж. — Он будет давать слово тому, кто захочет высказаться.

— Раис? Что будет делать начальник на собрании феллахов?[13] — спросил кто-то из присутствующих.

— Не понимаем. Для чего начальник…

— Бестолковый ты, тебе только что объяснили: это тот, кто дает слово во время собрания.

— Мне не нужен раис, чтобы взять слово! — возразил Ба Дедуш. — Я и сам могу его взять!

— Тебе же говорят, что это делается для поддержания порядка! — воскликнул Али-бен-Рабах. — Правило будет обязательным для всех и для тебя тоже!

— Вот каковы мы, феллахи! — послышался чей-то голос. — Мы искренне желаем стать лучше и даже переделать мир; а сами не можем спокойно провести собрание.

— Объясните мне, для чего…

— Вот в чем дело… — начал Хамид Сарадж.

— Тише! Тише! Не мешайте слушать!

— Мы собрались, чтобы обсудить вопросы, которые всех нас касаются. Стало быть, многие захотят выступить. Но если мы начнем говорить все сразу, тот, кто стоит справа, не услышит того, кто стоит слева. Несмотря на все наши старания, получится сумятица, беспорядок. Если мы действительно принимаем близко к сердцу вопросы, которые собираемся обсудить, необходимо, чтобы раис председательствовал на собрании, давал слово тому, кто его попросит, и следил за порядком…

— Ты хорошо говоришь, брат!

— Да будут благословенны твои предки!

— Раиса! Раиса! Кто будет раисом?

— Бен-Юб!

— Сид Али!

— Нет, Ба Дедуш!

Все засмеялись.

Несколько человек повторили:

— Сид Али!

— Все согласны? — спросил Хамид Сарадж. — Сид Али тоже? Тогда все в порядке.

— Ну, уж если теперь дела не пойдут на лад, — сказал Али-бен-Рабах, — значит, сам черт нас мутит. Да, кстати, я не попросил слова. Прошу слова, прошу слова, раис!.. Мы должны тем или иным путем добраться до главного, до основного.

— Надо сейчас же решить, что делать, — потребовал Слиман.

— Да нет же, черт возьми! Давайте сперва договоримся, — сказал Али-бен-Рабах. — Пусть каждый все обдумает не спеша и выскажет свое мнение. И только после этого мы решим, что делать. Иначе ничего не получится. Согласны?

— Как вы, молодежь, любите все запутывать! — возмутился Ба Дедуш. — Вечно вы так. Конечно, я согласен! И даже дважды согласен. Иначе вы не увидели бы меня здесь.

— Так уж у нас повелось… — заявил Бен-Юб, некоторое время не открывавший рта. — Издавна так повелось в деревне: нам предлагают дело делать, а мы начинаем рассуждать да придумывать всякие отговорки, лишь бы себя не утруждать. Мы всюду видим препятствия, находим всяческие возражения и даже доказываем, что ничего нельзя сделать, что не к чему нам отказываться от своей каменной неподвижности. Пусть все остается попрежнему до скончания века!.. Если что-нибудь хромает, идет не так, как нам нужно… значит, бог ниспослал нам кару. Да свершится его святая воля! И мы, вполне довольные такими красивыми словами, отдыхаем. Вот мы какие! От чего мы отдыхаем, спрашивается? Да еще считаем, что совесть наша чиста. Мы плюем на все, даже на собственную жизнь. Однако сказано: живите так, словно вы завтра умрете, но выполняйте свой долг так, словно перед вами лежит целая вечность. Все это я говорю не для того, чтобы вас обидеть…

Сказав это, крестьянин посмотрел на каждого из присутствующих с какой-то немой мольбой в глазах. У всех был озабоченный вид. Обернувшись к Хамиду Сараджу, Бен-Юб прибавил:

— Не суди плохо о нас из-за того, что я сказал. Не пугайся и не теряй терпение, а главное — не сердись.

Затем он еще раз объяснил феллахам:

— В сущности, мы все согласны. Согласны прежде всего в том, что надо действовать. Но такая уж у нас привычка: прежде чем что-нибудь сделать, нам надо поговорить. Мы любим говорить, но только не сердитесь на нас за это.

Ба Дедуш, старейший, казался рассерженным, и все же его светлые глаза весело блестели.

Бен-Юб сказал в заключение:

— Жалкие мы люди, вот что!

— Жалкие? — переспросил Ба Дедуш, взглянув на него своими веселыми и в то же время полными отчаяния глазами.

— Мы жалкие люди, — повторил крестьянин спокойно и мягко. — И всегда во всем видим плохое…

Старик выслушал его, глазом не сморгнув, и Бен-Юб продолжал:

— Мы всегда ждем чего-то и всегда отчаиваемся добиться желаемого…