Большой формат: экранная культура в эпоху трансмедийности. Часть 1

«Красное колесо», спектакль по Солженицыну, Центральный академический театр Российской Армии (2018). Реж. Борис Морозов. Художник – Анастасия Глебова

В результате обобщенный читатель оказывается «внутри» огромного гипертекста, одни части которого носят литературный характер (что дает основание автору называть свои произведения «художественным исследованием»); другие – социально-исторический и политический характер (включая обширные цитаты документального характера, экскурсы в противоречивые газетные материалы своего времени, чужие нарративы исторических событий); а третьи – представляют собой отобранные автором фрагменты самой неотрефлексированной действительности, напрямую спаянные с вербальными нарративами и оценками, – своего рода авторскими комментариями к осмысляемой фрагментарно реальности. Стоит здесь отметить, что замысел «Красного колеса» остался у Солженицына незаконченным: вслед за «четвертым узлом» должны были следовать узлы V – ХХ; изложение исторического процесса должно было завершиться 1945 годом. Но автор, сам уставший от своего бесконечного повествования, оборвал его на апреле 1917 г., даже не доведя его до Октября, ограничившись лишь кратким конспектом последующих 16-ти «узлов», каждый из которых мог уложиться в несколько томов.

Между тем, собственно литературная часть гипертекста «Красного колеса» имплицитно включает, кроме собственно «четырех узлов», множество других произведений Солженицына, – и «Архипелаг ГУЛАГ», и «В круге первом», и «Раковый корпус», и «Один день Ивана Денисовича», и публицистику Солженицына, – почти бесконечный ряд текстов писателя, переплетающихся между собой и окруженных целым «облаком» исторических, литературно-публицистических и философских коннотаций и ассоциаций, выходящих далеко за рамки авторского текста «Красного колеса». Впрочем, показателен и обратный процесс: уже сам автор, ради адаптации эпопеи к массовой аудитории, начал создавать сокращенные и выборочные версии своего эпического полотна и издавать их отдельными тематическими изданиями (вроде «Ленина в Цюрихе» или 4-хтомного краткого варианта «Колеса»).

На фоне грандиозного «эпического полотна» А. Солженицына миниатюры М. Жванецкого (собранные пока в 5 томах его «Собрания произведений», выпущенного издательством «Время» [80] в 2001 – 2009 гг.) могут показаться легким камерным, лирическим и юмористическим жанром. Однако, собранные вместе, во всем многообразии сатирических, гротескных, трагических, абсурдных, комических сюжетов, концептуальных обобщений, аллегорий, иносказаний, – рассказы, скетчи и притчи Жванецкого создают не менее впечатляющий концентрированный образ страшного «Колеса», охватывающего на своем пути не столько исторические и политические события советского и постсоветского времени, сколько события житейские и бытовые, психологические и нравственные, – события внутричеловеческого масштаба, но затрагивающие всех и каждого, всегда и сейчас.

Их фронтальное чтение дается читателю и зрителю тяжело – не только в силу исключительной концентрации нелепостей и хаоса, но и в результате самой ризомоморфной модели «Русского мира», представленной в трагикомическом творчестве Жванецкого, где смеховое и трагедийное начала постоянно смыкаются и срастаются. Мы видим, как на наших глазах – во время авторских концертов, в телефильмах с участием А. Райкина, В. Ильченко и Р. Карцева и др., в телепередаче «Дежурный по стране», в многочисленных видео- и аудиозаписях – из бесконечной мозаики малых форм (на первый взгляд, смахивающих на одесские анекдоты) созидается немыслимо большая эпическая форма, не укладывающаяся ни в какие привычные определения и представления, но проникающая везде и охватывающая всё.

«Поток»: новое качество «большой формы»

В предыдущей части этого раздела нам уже приходилось сталкиваться с непривычными характеристиками художественного произведения, связанными с передачей текучести, неопределенности, с образом жизни и ее переживания как процесса. «Роман-река», как определил Э. Золя свой романный цикл «Ругон-Маккары», – это определение вполне подходит и к меньшим по размеру литературным произведениям – толстовской эпопее «Война и мир», трилогии «Детство. Отрочество. Юность», шолоховскому «Тихому Дону», солженицынскому «Красному колесу», битовской «Империи». Однако речь здесь идет о другом, – о новом качестве текста, который предстает перед реципиентом не как завершенная целостность, со своими определенными границами, определенными структурно-композиционными параметрами, сложившейся системой образов, определенностью авторского начала и стилистических средств его выражения, а как динамичная, расплывчатая, неопределенная субстанция, характеризующаяся непредсказуемостью развития и незавершенностью (открытостью) целого, отсутствующей структурой, «смертью автора», а главное – перманентной изменчивостью.