Большой формат: экранная культура в эпоху трансмедийности. Часть 2

Я оставил эту «историческую» фразу, хотя и навлек на себя гнев ее автора. Однако сейчас гнев Людмилы Ивановой сменился на милость. Вот, что она мне рассказала совсем недавно: «Сначала было страшно, потому что я была членом Комитета советских женщин и имела в кармане партийный билет. Меня сильно пожурили за то, что я вообще это слово произнесла. Этого слова мы не должны были знать. Я первый раз тогда на телемосте сказала его вслух. Но телемост изменил мою судьбу. Я стала смелее. Это была первая необыкновенная передача, прямой взгляд на женщин Америки, и я перестала чего-то бояться. Я открыла свой клуб „Сударыня“, а потом и вовсе стала знаменитой, у меня появилось больше клиентов». Сегодня Людмила Иванова живет с мужем у него на родине. В Германии…

Телемосты имели серьезное продолжение. Спустя год мы с американцами сняли совместный фильм, главными героями которого были ленинградский художник Андрей Яковлев и учитель из Сиэтла Роберт Морроу. Это был рассказ о том, как они съездили друг к другу в гости и встречались с другими участниками телемостов. И сидя за домашним столом, неважно, где это было, в Штатах или Союзе, Сиэтле или Ленинграде, всем было неудобно за себя прежних, с пеной у рта отстаивавших через космос навязанные им идеологические штампы.

Фильм этот впервые в истории советского телевидения был показан практически всеми крупнейшими телекомпаниями мира, а его создатели получили высшую награду американской телевизионной академии – «Эмми». Первым, кто меня поздравил с этой наградой, был мой начальник, главный редактор молодежной редакции ЦТ, человек, который когда-то круто изменил мою судьбу, пригласив меня на работу в Москву, Эдуард Сагалаев.

Уже полгода на экране шел «Взгляд», одним из авторов и руководителем которого был он. Ему удалось сохранить передачу в эфире несмотря на то, что после каждого выпуска у «Взгляда» становилось все больше врагов, причем врагов серьезных, среди которых были и руководители страны. Единственным, кто защищал нас от нападок номенклатуры, был генсек Михаил Горбачев. И все-таки противники перестройки и гласности среди его ближайшего окружения смогли найти вариант фактического уничтожения непокорной передачи. Эдуарда Сагалаева перевели на должность главного редактора Редакции информации.

Стандартный номенклатурный ход – повышение неугодного чиновника. Именно об этом мы разговаривали с Сагалаевым, сидя у него на кухне, в квартирке на первом этаже панельной многоэтажки. Вспомнили мы и о том, с чего начинался «Взгляд». Во всяком случае для меня. Примерно за год до этого, на этой же кухне, я неожиданно услышал от Сагалаева следующее: «Представь себе, – говорил он, – что я снимаю все ограничения: организационные, финансовые, временные, цензурные. Все, какие ты только можешь себе вообразить. Но взамен ты должен сделать совершенно новую телевизионную передачу – такую, какой еще не бывало и о которой ты сам всю жизнь мечтал, за которую бы тебе не было самому стыдно. Ты должен ее придумать такой и делать так, как будто ты знаешь, что она в твоей жизни последняя. Сможешь? Слабо?»

Не помню, что я ответил тогда. Вряд ли что-нибудь очень умное. Не помню ни числа, ни даже месяца, когда произошел этот разговор. А жаль! Ведь именно с этого момента и для меня, и для очень многих моих коллег наступила самая драматическая, но и самая счастливая пора творческой жизни в Останкино. Началась работа над самой главной, как стало понятно через много лет, передачей, ставшей символом перестроечной журналистики, той, что через год после нашего разговора не только вышла в эфир, но и получила свое название: «Взгляд».

Потом, правда, выяснилось, что с подобным предложением Сагалаев обращался как минимум к десятерым ведущим журналистам и режиссерам редакции, «заряжая» нас всех на размышления. И в итоге мы, сначала по одному, а потом все вместе принялись за работу. Камертоном для нее как раз и стали слова Сагалаева: «Запретных тем нет! Снимайте все, что считаете нужным». И дело ведь было не в разрешении «быть смелыми». Мы наконец-то стали уверены, что наши усилия не пропадут даром, и их результаты увидят зрители. Что и произошло!

«Вгляд»

Было бы категорически неверно, вспоминая годы перестройки и ее отражении в советском обществе, говорить лишь о тех огромных изменениях, которые сопровождали горбачевскую эпоху гласности исключительно на телевидении. Глубина и серьезность кризиса в стране, постепенно открывавшаяся перед советскими людьми, заставили задуматься наше общество о путях дальнейшего развития государства, о нашей истории, вспомнить ее не только героические, но и позорные страницы. И это произошло благодаря тому, что перестройку приняли и поверили в нее сотни и сотни деятелей искусства.