Большой формат: экранная культура в эпоху трансмедийности. Часть 2

Фил Донахью: «У нашей студии в этот момент собралось несколько демонстрантов. Мы видим американскую свободу слова в действии. Эти люди рассержены на меня. Они рассержены на эту телестанцию и всех, кто как-то связан с нашим телемостом. Они считают, что их должны были допустить на телемост, чтобы они могли заявить протест по поводу нарушений прав человека, имеющих место, по их утверждениям, в вашей стране. Я должен сообщить, что крупнейшая газета Сиэтла заклеймила этот телемост, предположив, что вся аудитория набрана из специально подготовленных лиц, так же, впрочем, как, и ваша».

Я не был готов к такому повороту событий. Надеяться на помощь ведущего не приходилось. Но, слава Богу, наша аудитория пришла в себя, привыкла к американской манере вести диалог, и разговор стал налаживаться. Вот что вспоминал о том диалоге через океан его участник, ленинградский художник Андрей Яковлев: «Тогда каждое застолье дома начиналось с таких слов: «лишь бы не было войны». Первая рюмка поднималась именно за это. Действительно, было очень тревожное время, и надо было что-то делать.

Вспоминается, как мы были тогда зажаты и ничего не знали. Надо было просто выяснить какие-то человеческие вещи. Я лично испытывал только это. Я видел людей, которые мыслят точно так же, как и мы, точно так же ничего не знают о нас. Более того, они погрязли в безумной пропагандистской лжи, как и мы. И мы тоже не знаем их. Сидели на этих скамеечках, чувствовали себя коллективом, делающим одно дело. Была настороженность, была легкая агрессия. Но потом все пошло очень по-человечески.

Когда я выходил после телемоста из ленинградской студии телевидения, думал: «Эх, черт, вот это надо было сказать, а я там про Эльбу, про острова, про космос и даже сказал про американцев, что у них нормальные человеческие лица…». Мне так было стыдно потом. Пребывал просто в возбужденном состоянии. Все думал, не сказал ли я чего-нибудь лишнего». Андрей Яковлев во время телемоста сказал очень важные, знаковые слова. Для меня, как для режиссера, они стали лейтмотивом программы, которую в итоге увидели наши телезрители: «Ленинград – известнейший на Земле красивый город. Он известен своими мостами, их почти триста. И когда я шел на студию, на встречу с вами, я как-то радовался, думая: вот еще какой-то интересный мост, причем мост между двумя народами. Давайте же говорить о том, что нас как-то сейчас связывает, давайте говорить о дружбе, давайте говорить о том, чтобы помочь миру выжить. Как мне хотелось, чтобы могло быть к вам обращение «друзья», как это обращение звучало в 45-ом году, как оно звучало, когда наши ребята были в космосе. «Союз-Аполлон» помните? Это всегда приносило людям во всем мире облегчение. Давайте за это бороться, давайте вместе, давайте быстрее приблизим время, когда мы сможем друг другу сказать: «Друзья!»

Мы вернулись в Москву, сделали расшифровку телемоста. Помню, как Леонид Золотаревский с Валентином Лазуткиным, уехали с ней утром куда-то, как мне сказали, на Старую площадь, где помещался ЦК КПСС. Вернулись с этой расшифровкой обратно и показали мне, что я должен вырезать по тексту. Синим карандашом были подчеркнуты фамилии Сахаров, Солженицын и много что еще.

На моем столе лежал отцензурированный текст расшифровки нашей записи и чистая запись телемоста американской стороны, присланная в Москву самолетом, которая, кстати, при форматировании из NTSC в SECAM стала фиолетового цвета. Плюс то, что мы успели снять на улицах Ленинграда и во время телемоста с помощью отдельной камеры. Посмотрев смонтированный американский вариант телемоста, я понял, что они просто сократили паузы. Все остальное осталось таким, каким мы это наблюдали во время записи. И вот только в этот момент я понял, что из организатора процесса мне предстоит превратиться в автора. Я оказался в роли хозяйки перед суповым набором: можно сделать борщ, а можно сделать пойло для свиней. Я тоже мог пойти по пути простого сокращения. Но надо мной не было никого, потому что ГУВС и «Молодежка», переложив ответственность за подготовку к выпуску в эфир телемоста друг на друга, по сути, развязали мне руки.

Я понял, что могу с помощью монтажа избавиться от очевидных ляпов и технических, и человеческих. Начав это делать, я увидел, что невозможно не учитывать специфику общения через космос, которое было спонтанным: вопросы, ответы, переходы заранее не выстраивались в логичную, необходимую для восприятия зрителя канву. Зачастую ответ на заданный вопрос звучал лишь после продолжительного обсуждения каких-то других проблем. И пришлось разрушать хронологию. При этом я оставлял ненавистные нашей власти фамилии, но убирал их как бы «за кадр», сознательно, на свой страх и риск.