Большой формат: экранная культура в эпоху трансмедийности. Часть 2

Весь вид советского ведущего говорил об одном, главное – чтобы весь этот ужас поскорее кончился. Но это было еще полбеды. В какой-то момент, когда речь зашла о сбитом нами южнокорейском пассажирском Боинге, Познер вдруг преобразился. Голос его окреп и студии, по обе стороны океана, услышали от журналиста (!), кто с ужасом, кто с удовлетворением, ровно то, что до этого говорили советские военные, оправдывая свое очевидное преступление и варварство. Такое повторялось не раз. И когда зашли разговоры о «литературном власовце» Солженицыне, и о «предателе» Сахарове и об афганском «интернациональном долге». Тогда-то и стало ясно, что Познер попал в проект совсем не случайно. И история с тем, что это был, якобы, мой выбор ведущего, была просто игрой. Меня банально развели, указав, какую роль и по чьему заданию должна была играть звезда нынешнего телевидения – Владимир Владимирович – полный тезка нашего президента».

Но вернемся к началу нашей совместной с американцами работы. Предложенный ими Сиэтл всех устроил – университетский, портовый, серьезный мегаполис, столица корпорации «Боинг»… Началась история выбором города с советской стороны. До сих пор для многих остается загадкой, почему трансляция велась из Ленинграда, а не из Москвы. Хотя, конечно, было бы логичнее вещать из столицы, хотя бы потому, что техническое оснащение в Останкино было гораздо лучше, нежели в моем родном Питере на Чапыгина, 6.

Прежде всего, против столицы выступали американцы. Доводы были разными, но один из них был у них главным, хотя для нас-веселым и грустным одновременно. Для американцев было принципиально важно, чтобы вмешательство КГБ в подготовку телемоста было минимальным, следовательно, как они считали, необходимо максимально отдалиться от Москвы. Мы пробовали объяснять, что в Ленинграде доблестных чекистов не меньше, чем в столице, как, впрочем, и на необъятных просторах всей нашей любимой Родины. Тем не менее американцы уперлись: «Работаем, где угодно, но только не в Москве». Я предложил Ленинград, но уже по своим, куда более существенным соображениям, совершенно непонятным американцам. Но об этом позже…

С каждым днем подготовка набирала обороты. Я подписывал сотни документов, в которых на тот момент понимал не все: например, о стоимости часа использования спутниковой группировки. Цифры были огромные – миллионы долларов. Я с ужасом подписывал их как режиссер проекта. Правда, немного успокаивало то, что моя подпись не была первой. Проект финансировали мы и американцы на паритетной основе…

Удивительное это было время! Страна на глазах переставала быть «империей зла», ведя серьезные переговоры и подписывая судьбоносные для мира договоры. «Холодная война» стала уходить в прошлое. Но все это происходило на уровне руководства стран, во всяком случае, с точки зрения рядового советского гражданина. Обычных людей все это вроде бы не очень касалось. Мы самонадеянно считали, что наш мост кардинально изменит ситуацию. И в какой-то мере мы оказались правы. Причем касалось это обеих стран. «Кто-то считает, что в США эти телемосты были не настолько важны в то время, но, тем не менее, их показали триста телестанций по стране, – вспоминает Эдвард Вьерзбовски. И, конечно, это был прорыв. Это показало, что двери диалога открылись. Прорыв состоял в том, что впервые люди смогли говорить друг с другом открыто, не через посредников в лице дипломатов и правительств, а напрямую».

Нам никто не мешал работать, пока мы были в Москве. Надеялись, что так будет и в Ленинграде, куда и переехала после согласований и решения всех главных и серьезных вопросов наша дружная многочисленная команда. Но рано мы радовались. Оказавшись в Ленинграде, мы с первых минут почувствовали, что в моем родном городе все оставалось по-прежнему. Слова даже высшего партийного руководства воспринимались здесь всего лишь как слова. По сути, Смольный делал все, чтобы никакого телемоста не состоялось. Первое, что мы услышали от начальства в Смольном: «Списки участников подготовлены и утверждены, все люди проверены: «не состояли, не участвовали, не привлекались».

Все рушилось. Проект мог не состояться. Однако объясняться и отстаивать свои интересы в Смольном москвичам было гораздо проще, нежели им же на Старой площади в ЦК КПССС. Мы пошли на риск, причем по-крупному, сказав, что нам дана другая установка: мы вместе с американцами сами выбираем участников телемоста и будем делать это на улицах, в кафе, в метро, на заводах и там, где еще посчитаем нужным. Причем вместе с американцами. Это одно из условий американской стороны. Все согласовано с Политбюро ЦК КПСС и сами знаете, с кем лично. Хотите – звоните и проверяйте. Но проверять нас почему-то не стали. Видимо, срабатывала великая сила партийной вертикали: раз в Москве разрешили, мы – всего лишь исполнители, делайте все, как вам указано. Собственно, на это я и рассчитывал, предлагая американцам Ленинград.