Большой формат: экранная культура в эпоху трансмедийности. Часть 2

Наконец, мы подходим к следующему и, видимо, самому главному моменту в разгадке замысла Горького, а именно, к тому ракурсу, в соответствии с которым освещается все, что попадает в поле внимания Горького. Этот ракурс у писателя связан даже не с революцией и даже не с Россией, на чем ставит акцент В. Титов, цитируя высказывание Горького в начале фильма, а с интеллигенцией как возбудителем и, в конце концов, жертвой революции. Именно тема интеллигенции, столь четко заявленная в романе, привлекла и наше внимание. Нельзя сказать, что сегодня она имеет лишь исторический интерес. Но дело даже не в сегодняшней ситуации, а в том, что неадекватная оценка Горьким творческой элиты привела спустя совсем немного времени, к репрессиям по отношению к интеллигенции и к эмиграции. Это было очевидно уже в 20-е годы. И писатель, создававший свою летопись в романной форме вплоть до самой смерти, т.е. до 1936 года, мог бы учесть печальный опыт начавшегося истребления интеллигенции и, может быть, даже предостеречь от того, что будет происходить уже в 1937 году.

Но, как свидетельствует его доклад на съезде писателей, он вроде бы продолжал придерживаться своей жесткой позиции, проводимой им в романе. Очевидно, что Горький не в меньшей мере, чем Л. Толстой, предстает разрушителем государственности. Но в романе главным его предметом внимания является все же интеллигенция, в том числе, и художественная. В одном месте он даже отождествляет революционера в жизни с «революционером» в искусстве. Часто упоминаемые в романе, например, символисты у него тоже предстают революционерами. Может даже показаться, что он предстает безжалостным критиком интеллигенции. Этого вопроса Горький касается не только в романе и в своей публицистике. Например, об этом у него идет речь в статье «Разрушение культуры» [188] и в докладе, прочитанном на Первом съезде советских писателей.

Приведем одно суждение из этого доклада, имеющее отношение к тому, что сегодня мы называем «Серебряным веком». Для современных исследователей Серебряный век – это совсем не декаданс, упадок и разложение, а русский Ренессанс. Но при таком взгляде не абстрагируются ли они от контекста, который изображается в романе Горького. Конечно, отношение Горького ко всей этой эпохе, которая, кстати, сделала из него кумира, кажется резко критическим. «Дм. Мережковский, писатель влиятельный в ту пору, кричал: „Будь, что будет, – все равно!/ Все наскучило давно/ Трем богиням, вечным прахом, / Было прахом – будет прахом!“ – говорит Горький – Соллогуб, следуя за Шопенгауэром, в явной зависимости от Бодлера и „Проклятых“, с замечательной отчетливостью изобразил „космическое бессмыслие бытия личности“ и хотя в стихах и жалобно стонал по этому поводу, но жил благополучным мещанином и в 1914 году угрожал немцам разрушить Берлин, как только „Снег сойдет с долин“. Проповедовали „эрос в политике“, „мистический анархизм“; хитрейший Василий Розанов проповедовал эротику, Леонид Андреев писал кошмарные рассказы и пьесы, Арцибашев избрал героем романа сластолюбивого и вертикального козла в брюках и – в общем десятилетие 1907 – 1917 вполне заслуживает имени самого позорного и бесстыдного десятилетия истории русской интеллигенции» [189].

Так мы убеждаемся, что в момент работы над романом, что отразилось и в докладе на съезде писателей, Горький оценивал интеллигенцию начала ХХ века отрицательно, имея в виду ее «моральное обнищание». Но принижая значение интеллигенции, Горький вроде бы превозносил массу, совершающую революцию, как, собственно, и принято считать. Эта тема проходит через все творчество писателя. У раннего Горького она была оформлена в философию Ницше, а позже в ленинскую интерпретацию Маркса. В романе улавливается мысль, что «новые люди» критически относятся к народникам, методы которых уходят в прошлое. Возникает потребность в героях нового типа, способных вести за собой пробуждающиеся массы.

Но ирония истории проявляется в том, что вместо планируемых героев масса выбрасывает из своих недр других и неожиданных вождей. Рациональное отступает перед иррациональной стихией, идущей от массы. И хотя новые вожди начинают по-своему и жестко организовывать жизнь, в том числе, и массы, но самостоятельными по отношению к массе они не являются. Вожди новой истории – это порожденные воображением и комплексами массы фантомы. В этом случае, конечно, приходится уточнять вопрос об отношении автора к изображаемому. Роман интересен не только тем, что Горький ставит перед собой цель – восстановить логику движения в России к революции. Именно, логику движения, а не саму революцию. Если здесь революция и изображается, то только революция 1905 года. Одних она заставляла активизироваться (например, представителей власти, Столыпина с его «галстуками»), других, скажем, из мещанских слоев – вздохнуть с облегчением, что все, наконец-то, закончилось. Третьих настораживало то, что в первой революции уже угадывалась следующая и гораздо более ужасная катастрофа.