Большой футбол

У меня заныло сердце. Но виду я не показал. Наоборот, стараясь казаться равнодушным, сказал:

— Ну что же, пусть ставят Сигачева. Буду рад.

— Зайдем? По кружечке? — Предложил Генрих, показывая на пивную «Левенбрей».

Прокофьев сделал гримасу, означающую, что он не возражает. Я решительно поддержал:

— Пошли! ..

В пивной было душно и смрадно, как у меня на душе. Мы уселись за мраморным мокрым столиком. На эстраде певец под баян усердно голосил:

Бежал бродяга с Сахалина
Звериной узкою тропой...

Генрих быстро притащил бутылку водки. Мы пили «ерша», перемешав в кружке пиво с водкой.

В начальной стадии опьянения мы очень хвалили друг друга и кому-то собирались доказать, что значит играть в футбол.

— Футбол — моя стихия! Поэзия! Моя нога — моя лира! — кричал Прокофьев.

И тут же, ударяя. кулаком по своей «лире», вызывающе добавлял в чей-то адрес:

— И только лиры милой не отдам!

В тот момент его также грызли сомнения: поставят или нет за сборную Москвы.

Потом мы ругались. Даже подрались.

Как я добрался домой — не помню.

Наутро я плохо себя чувствовал. Разламывалась от боли голова. Во рту пересохло. Было ужасно стыдно. В особенности после того, как мать напомнила о моем возвращении домой. Оказывается,, я переругался со всеми. Требовал какой-то самостоятельности и даже грозил уехать из дому совсем.

— Ох, как Коля рассердился! — озабоченно вздыхала мать.

А вечером, перед заседанием секции, Генрих в кулуарах уже рассказывал, как вчера он, Прокофьев и я «били в жизнь без промаха».

Мне попало. Но меня не «скушали». За меня вступился Петр Артемьев, единственный тогда коммунист в команде. Его очень уважали игроки и болельщики Красной Пресни. Еще в начале двадцатых годов один из первых комсомольцев, он был организатором и вдохновителем наших субботников по строительству стадиона. Именно он осуществлял прочную, повседневную связь с райкомом комсомола, откуда мы получали постоянную помощь и поддержку. Петр по своей собственной инициативе был как бы политическим воспитателем в нашем коллективе. Многих из нас он зажигал своим комсомольским энтузиазмом.

Он здорово «проработал» нас на заседании секции, а потом сказал:

— Андрея надо оставить, но пусть он запомнит на всю жизнь, что такого мы ему больше не простим.

Я запомнил. Никогда в дальнейшем я не придавал значения нашептываниям болельщиков и не поддавался малодушным порывам. Вместе с тем понял, что значит чуткое отношение к молодому игроку. Как важно помнить, что футболист в восемнадцать лет, какими бы талантами он ни обладал, еще юноша с неустановившимся характером, требующим руководства, строгого, взыскательного, товарищеского...

Ко мне относились по-товарищески, и я в дальнейшем старался оправдать это отношение.

...К осени 1926 года все обитатели нашего дома побывали на стадионе. Молодежь — как участники. Старшее поколение — как зрители. Лишь один дядя Митя не сдавался. Он и слышать не хотел о футболе.

Наш дом был настолько проникнут спортивным духом, что во дворе на укороченной площадке мы организовали чемпионат по теннису. С увлечением, азартно, с обидами и неподдельными радостями разыгрывалось это диковинное для соседских глаз соревнование.

— Старостины-то, знать, совсем с ума посходили, — говорили на Требогановке и Золотовке (соседние с нашим дворы), — только и знай, что в мячики играют!

— Да что за окаянная сила вселилась в вас? Бабы и те как угорелые за мячом бегают.

Под «бабами» дядя Митя разумел все женское молодое поколение: Ольгу Васильевну — жену Ванюшки, Антонину — жену Николая, Клавдию и даже нашу младшую сестренку Веру, ученицу четвертого класса.

— Лучше бы в церковь сходили лбы перекрестить, — говорил дядя Митя в воскресное утро, когда мы, едва встав с постели, начинали чистить бутсы, чинить гетры и гладить майки и трусы.

По воскресеньям всей семьей шли на стадион. А дядя Митя, нафабрив усы, с палкой в руках, высоко закинув голову, отправлялся в церковь.

Однажды на Пресне был большой праздник в честь открытия нового стадиона. Нас, молодых членов клуба, мобилизовали раздавать зрителям программки праздника. Народу на трибунах полно.

— Верочка, как можно?! Вы же без юбки!!!

Смотрю, глазам не верю: дядя Митя! Торжественно, строго, с неизменной палкой в руках на трибуне восседает дядя Митя, а перед ним вконец смущенная, в спортивном костюме наша родственница Верочка. За ее братом, известным футболистом, замужем Клавдия. Верочка часто бывает у нас в доме. И дядя Митя всегда видел ее в школьном платье. Верочка с ранних лет любила спорт и одна из первых физкультурниц сменила спортивные шаровары на трусы, чем и возмутила нравственность новоявленного болельщика.

В дальнейшем Верочка добилась больших спортивных успехов. Вера Николаевна Прокофьева — заслуженный мастер спорта, долгие годы бессменный капитан знаменитой хоккейной команды «Буревестник».

После посещения стадиона дядя Митя несколько дней отмалчивался. Когда заходил разговор о футболе, он из комнаты не уходил, а только искусственно зевал, как бы подчеркивая свое безразличие к этой теме.