Большой футбол

Я чувствую глупость своего положения, но уходить нельзя. Надо же доказать, что мы не мистификаторы. Да и кепку жалко. И когда в голосе раздраженной хозяйки я слышу нотки гнева и на растерянных лицах девушек недоумение и испуг, я вспоминаю еще одно французское слово.

— Пардон, — говорю я решительно и, приподняв доску, захожу за прилавок. Василий потом говорил мне, что в этот момент на лицах девушек был написан ужас.

В двадцатой коробке, выкинув на прилавок гору всевозможных головных уборов, я, наконец, нахожу свою кепку. Подняв ее вверх, как флаг, я разъясняю:

— Вот что я искал! Моя!

А они все три как стояли, так и опустились на стулья. Закрыв лицо руками, до слез смеется хозяйка. Заразительно смеются, всплескивая руками, продавщицы. Хохочем мы с Василием...

Мы уже далеко от магазина, а они все еще дружески машут нам вслед. И хохочут, хохочут...

— Да, Василий Сергеевич, друг мой сердечный,— говорю я Павлову, — за границу хочешь ездить — учи языки.

Мы твердо решили заняться изучением языков.

Когда мы приехали домой, то на вопрос об успехах в поездке уклончиво отвечали: спортивные успехи хорошие!

Скептики кисло улыбались.

— Подумаешь, обыграли рабочую команду Норвегии, — говорили они. — Вот вы с профессионалами сыграйте.

Да мы и сами были рабочая команда. Все игроки того времени совмещали работу или учебу с футболом.

Среди футболистов сборных команд можно было встретить людей самых различных специальностей.

Вот Казимир Малахов, правый хавбек сборной команды Москвы, сегодня начал тренироваться пораньше. Он с увлечением бьет мяч и беспокойно посматривает на часы.

— Ну еще пять минут... Ну еще две минутки...

Наконец Казимир бегом кидается со стадиона. Он уже одет в костюм со сверхмощными плечами. Значит, через полчаса где-то с эстрады раздастся его голос, исполняющий популярную песенку.

Малахов эстрадный певец. Беспокойная страсть к футболу частенько заставляет его даже отказываться от концертов.

Петр Григорьев, прославленный правый край сборной СССР, которого прозвали «Капуль» за прическу — старательно зализанную из волос бабочку на лбу, — чуть не опоздал на отборочный матч накануне отъезда за границу.

— Не мог, не мог раньше, — оправдывается он, еще не успев отдышаться, — запорол деталь, пришлось перетачивать.

Григорьев — токарь высшей квалификации на ленинградском заводе. Прямо с завода прибегает на матч в комбинезоне. А через десять минут только пятки сверкают, так носится быстроногий Капуль по футбольному полю.

Федор Селин, инженер завода «Серп и молот», прямо из цеха является на тренировку.

— Жена бранится: домой обедать не заезжаю, — говорит он, надевая бутсы.

Сергей Иванов, нападающий, и Станислав Леута, полузащитник, оба игроки сборной команды СССР, на машинах подкатывают к стадиону — они шоферы.

Любитель — какое это красивое слово! С ним всегда связывается представление о благородной страсти, бескорыстно владеющей всеми помыслами. Ради этой страсти можно и не поесть вовремя, и не отдохнуть, отказать себе в красивой одежде, в других удовольствиях. Чувство глубокого удовлетворения, я бы сказал, счастья, приносит такая страсть.

Гора с плеч, когда увольнительная в кармане. Чуть не вприпрыжку на стадион. Но как здесь быстро время летит! Кажется, не успел прийти, а уже надо обратно в лагерь.

«Ну, еще пять ударов, — уговариваешь себя. — Ну, до гола вот как забью, так и кончу тренировку».

«А пенальти?! Как же уйти, не пробив пенальти!» Ну и, конечно, на вечернюю поверку опоздал.

Нечего греха таить, частенько так бывало.

О нарушениях дисциплины узнал комдив. После отбоя он нагрянул в нашу писарскую палатку. А в палатке я один. Писаря разбрелись кто куда.

— Старостин? — узнав меня, удивляется комдив. — Вот тебе на! Один на месте! А говорили, недисциплинирован!

«Вот, — думаю про себя, — пять — ноль в мою пользу!»

Но, как говорится, «недолго музыка играла». Случай меня подвел.

Задержался я на стадионе. Двухсторонняя тренировка была.

А меня уже, оказывается, разыскивают.

Пока я тренировался, вышла «Вечерняя Москва». Там помещена заметка, где написано, что красноармеец Старостин, придя по увольнительной записке домой, из ревности убил свою жену утюгом.

Комдив прочел — всполошился.

— Какой это Старостин? Наш? Где он?

Пока меня со стадиона под конвоем вели в лагерь, недоразумение разъяснилось. Это другой Старостин жену убил, однофамилец мой, а не я. Но попутно выяснилось, что я числюсь в самовольной отлучке, так как просрочил увольнительную.

Три наряда вне очереди! Удружила «Вечерка».

— Легко отделались, Старостин. Без дисциплины нет армии, — сказал мне комроты, начальник физподготовки дивизии Георгий Антонович Малаховский.

После демобилизации из армии Краснопресненский райком партии направил меня в кооперацию. Никакого опыта руководителя я еще не имел. Но пришлось сразу начать работать председателем правления кооперативной фабрики «Спорт и туризм».

У меня, как у директора предприятия, отдельный кабинет. Но это только одно название. Отгороженный застекленной перегородкой закуток метров в пять прямо в шорном цехе. Из цеха слышно каждое слово.