– Почему не сейчас? – улыбнулась девушка.
– Сейчас не поверишь, – я заглянул ей в глаза, несколько минут мы играли в «гляделки», потом Марина отвела взгляд.
В тот вечер мы говорили о всякой ерунде, я рассказывал Марине о звёздах так, как это может сделать только сотрудник обсерватории, она смеялась, по ходу задавая каверзные вопросы – о природе Крабовидной туманности, о возрасте галактики, о возможности существования микроорганизмов в атмосфере Венеры. Астрономия всерьёз увлекла Марину – недаром она приехала в Крым, в другое государство, устроившись на работу не просто врачом, но врачом, причастным к звёздам.
В течение нескольких месяцев я забегал в медпункт под любым предлогом. Нам было интересно разговаривать, её голос я мог бы узнать из тысячи – когда Марина говорила, она особенным образом тянула окончания, природу этого акцента я определить не мог, списывая на врождённые особенности. Шаг за шагом мы сближались, я уже начал задумываться о покупке кольца, но счастье никогда не бывает совершенным. О том, что у меня появился соперник, я понял не сразу. Только в середине января, когда зима полностью вступила в свои права, я стал замечать, что Ричи-Ричи зачастил в медпункт. Сначала я пытался списать это на возраст, всё-таки профессору было уже за пятьдесят, но однажды я заметил, как он смотрел на Марину, и мне сразу стало всё предельно ясно. В тот вечер я дал себе слово бороться за любовь, не щадя чувств профессора – мысль, что я могу потерять Марину, приводила меня в ужас.
Проблема заключалась в том, что Ричи-Ричи при всех своих недостатках, бесспорно, был умнее меня. У меня никак не выходили из головы слова Марины о том, что она любит умных мужчин. Вот если бы я побил профессора на его же поле, восхищение со стороны девушки было бы мне обеспечено. А возможно, и кольца, свадьба и любовь до гроба. Я с нетерпением стал ждать удобного случая.
Затмение было запланировано природой на 29 марта. Весь персонал обсерватории был возбуждён – в максимальной фазе луна должна была закрыть более 80 % солнечного диска. В прошлом только солнечные затмения позволяли изучать верхние слои солнечной атмосферы – корону и хромосферу. Конечно, в начале двадцать первого века, когда сотни искусственных спутников исследуют солнечную систему, актуальность затмений снизилась, но ни один из сотрудников обсерватории не собирался упускать столь значимую возможность. Во время астрономического события предполагалось уточнение размера и структуры характерных деталей и областей радиоизлучения на поверхности Солнца и в его атмосфере. Ричи-Ричи носился словно ошпаренный, на каждом углу повторяя, что грядущее затмение должно подтвердить или опровергнуть теорию всей его жизни. Я понимал энтузиазм профессора, но всё-таки желал ему оказаться у разбитого корыта – чувства к Марине были для меня важнее всех теорий. В то же время я связывал с затмением наполеоновские планы. Собственное открытие позволило бы доказать девушке, что я не глупее профессора. Весь март я ходил сам не свой, и Марина это заметила, невзначай поинтересовавшись, что за блоха меня укусила. На что я сумбурно ответил, что на меня так влияет грядущее затмение. Как ни странно, девушку такое объяснение устроило.
Солнечное затмение – по меркам нашей галактики редчайшее явление. Оно обусловлено тем, что угловые размеры Луны и Солнца, если смотреть на них с поверхности Земли, приблизительно равны, в тот момент, когда Луна оказывается между Солнцем и Землёй, светило гаснет, и можно увидеть солнечную корону во всей её красе. Затмения бывают двух видов: обычные, когда Луна максимально приближается к Земле, и кольцевые, когда она находится от нашей планеты на максимальном удалении. Последние менее красивы, дело в том, что угловой размер естественного спутника становится меньше солнечного, и кроме короны становится видна хромосфера – светящееся кольцо вокруг Луны.
Разумеется, конус лунной тени меньше Земли, поэтому солнечные затмения наблюдаются только в определённых регионах – там, куда падает тень. Крыму в этот раз не повезло – затмение было неполным, но и оно позволяло сделать ещё один шаг в изучении ближайшей звёзды. Младшие научные сотрудники на несколько дней превратились в грубую рабочую силу – подай, принеси, заполни журнал наблюдений. Меня прикрепили к Ричи-Ричи, он должен был изучать особенности хромо– и фотосферы в максимальной фазе затмения. Профессор был, как обычно, взъерошен, его старый свитер блестел засаленными локтями, а в глазах сквозило творческое безумие. Во время затмения он колдовал с аппаратурой, словно шаман, парящий высоко над землёй, суеверный, боящийся злых духов. Когда луна начала поглощать солнце, Ричи-Ричи трижды сплюнул через левое плечо прямо на паркет. По мере наползания диска луны, профессор бледнел, поток цифр, которые я записывал, лился рекой, я только успевал строчить в журнал, стараясь не обращать внимания на странности профессора. Когда всё закончилось, Ричи-Ричи тяжело вздохнул и сказал:
– Мы всё умрём.
– Рано или поздно – непременно, – ответил ему я.