Большой круг

Мэриен уставилась на Молнию, уверенная, что сейчас упадет, но почувствовала лишь давление, тяжесть, а потом ничего. Гибель Джейми разодрала, разорвала ее, и она перестала быть герметичной; эмоции вытекли, оставив пустоту. Так прошло ее горе по Рут – она была слишком разбита, чтобы его удержать. Но чувство вины осталось. Впервые с тех пор, как начала летать, Мэриен не находила никакого утешения в своей предназначенности небу. Она забирала полетные задания, коллекционировала самолеты, перегоняла их, куда велели. Ее угнетало собственное существование.

После ухода Калеба с войсками Мэриен принялась копить деньги, не зная зачем. Забросила мопед, ездила на автобусе. Выехала из «Полигона» и поселилась в дешевой конуре. С начала отступления немцев ей стали перепадать полетные задания в Европу, и она пустилась в мелкую контрабанду. Если летела в Бельгию, оставляла парашют и вместо этого набивала сумку банками с какао, на которое не вводили ограничений в Англии, но которого не хватало освобожденным бельгийским пекарям. Она продавала какао и покупала то, что было ограничено или недоступно в Англии – сахар, одежду, кожгалантерею, – а потом продавала их на черном рынке в Британии.

После гибели Рут Мэриен поняла, зачем начала копить: она не хотела прежней жизни, но не могла представить новой. Деньги требовались для того, чтобы купить время в промежутке.

* * *

Не успела она открыть дверь, как Эдди хватает ее и начинает раскачивать, как язык огромного колокола, вперед-назад, благовест. Когда ставит ее обратно, она щурится на солнце, пытаясь понять, изменился ли Эдди. Прошло шесть лет. Большой нежной рукой он дотрагивается до ее стриженых волос:

– Ты только посмотри.

– Ты на две минуты раньше.

– Вероятно, часы спешат.

– Твой?

У бордюра сверкает ярко-синий двухместный «Кадиллак» с откидным верхом. Полированные длинные изгибы, кажется, выдул ветер.

– Подарок самому себе в честь возвращения домой. Сторговался со старым приятелем. Избавлюсь перед полетом.

Она замечает легкую печаль на его лице.

– Не надо! Поставь на хранение.

– Нет, я не хочу, чтобы ей было одиноко. Ладно, дай мне занести сумки.

В доме они слишком оживленно болтают о текущих событиях, о столь недавнем прошлом, оно еще не осело – взбаламученный кильватер. У Эдди загорелые длинные крепкие предплечья и квадратное лошадиное лицо. Он говорит, ехал не торопясь, по настроению сворачивал и делал крюки. Все то же приветливое обаяние, но что-то изменилось, что-то неуловимое, но сплошное. Он напоминает Мэриен разбившуюся статую, которую потом склеили: форма та же, но по поверхности паутинкой бегут трещинки.

Мэриен рассказывает, как ради поддержания формы перевозит грузы. Она всегда в конце списка, ей не дают пассажирские самолеты, поскольку при мысли о женщине за штурвалом люди начинают нервничать. Ничего не имеет значения: ни тысячи налетанных часов, ни знакомые ей «спитфайры», «харрикейны» и истребители «веллингтон», ни ее приземления на высокогорных ледниках, замерзших озерах и узких песчаных полосах. Но груз пока не жалуется на ее пол. Двигатели и гидравлика не возражают. (Теперь у нее тоже есть лицензия механика.) А кстати, он слышал? Хелен Ричи покончила с собой в январе – таблетки. Говорят, поскольку не могла получить место летчика.

Нет, Эдди не слышал. Он помнит, что Хелен нравилась Рут. (Первое упоминание Рут, так, мимоходом.)

Мэриен показывает ему спальню – его комнату. Не хочет даже слушать возражения. Сама будет спать на диване. Она настаивает.

– Да на моем диване даже половина тебя не поместится, – говорит она.

– Я не хочу тебя вытеснять.

Она уже идет по коридору.

– За мной, посмотри командный пункт.

* * *

Когда Мэриен въехала, это была вторая маленькая спальня, и она подрядила хозяина, чтобы он помог ей вынести кровать в гараж.

– А если вас приедет навестить матушка? – пятясь задом, спросил хозяин с другого конца матраса. – Или друг?

Наверное, славный человек. Кустистые брови, тяжелые отвислые щеки, гавайская рубашка с плясуньями.

– У меня нет матери, – ответила Мэриен, и хозяин оставил ее в покое.

Карты завесили стены и завалили маленький обеденный стол, одолженный у хозяина. Свернутые карты, будто бамбук, плотно стоят в ящиках и мусорных корзинах. Общий бедлам из наваленных бумаг: списки, счета, аэрофотосъемка, заметки о ветрах и погоде, инвентарные ведомости, каталоги, извещения, руководства по технике выживания, переписка с флотом, переписка с норвежскими исследователями и китобоями, переписка с руководителями норвежско-британско-шведской антарктической экспедиции (которая повезет для нее топливо), списки радиостанций и маяков, переписка и договоры с «Либерти ойл», бланки заказов для запчастей, адреса и телефоны всех, кто может понадобиться, документы для виз, каракули, клочки и так далее и тому подобное.

– Боже милостивый! – восклицает Эдди.

– Тут в основе порядок.

– Хаос не считается особой формой порядка.

В ближнем углу стоит сундук, Мэриен снимает с крышки бумаги и открывает показать Эдди. Внутри, как сгорбленная спина животного, коричневый мех.