Большой вальс

Ночью они шептались по-русски в отведенных гостье «английских» апартаментах.

— В этом доме останавливалась Антония, когда навещала меня. А я заполнил всю эту спальню ирисами! — радость воспоминаний так и светилась в глазах принца. — А потом, потом… ах! Ты не представляешь, как хитер мой отец! Знаешь, что он предложит тебе завтра? Грандиозное содержание в Париже в обмен на документ с отказом от меня в качестве мужа… Это нас с Антонией не устраивает…

— Что же ты задумал? Мне кажется, Максюта, не стоит враждовать с отцом. Во-первых, это лишь осложнит твои отношения с Антонией, а, во-вторых, он, в сущности, отличный отец — любит тебя, хочет сделать наследником всего состояния, а главное — дела. Дела реформирования страны, к которому он относится чрезвычайно ответственно, — горячо убеждала брата Виктория, которой Хосейн почему-то понравился. Может, оттого что слегка напоминал Омара Шарифа, а может потому, что так смотрел на сына — с горячим беспокойством, скрываемым «протокольной» выдержкой.

— Викошка, я не могу жить без Тони и не стану ждать два месяца, если она через двадцать дней выходит замуж! Я убежден — Антония не любит этого Картье и просто не хочет портить мое будущее!

— У тебя такой смешной акцент появился, как у грузина. — Виктория нежно посмотрела на брата, припоминая его расквашенный в драке нос и бесконечные конфликты с французской «училкой» и гордое заступничество за неё во дворе.

— А помнишь, как я была влюблена в Аркашу? Да нет, ты совсем маленький был…

— Ну да! Как не помнить — ты даже заболела тогда, а у меня руки чесались рожу ему намылить… Длиннющий был, дылда, и тупой — такой алмаз проглядел!

Они лежали на огромной кровати перед распахнутым окном, в котором белели среди глянцевой листвы огромные цветы магнолий. На голубом атласном покрывале в беспорядке покачивалась флотилия хрустальных с золотом ваз, груженых фруктами и сладостями.

— А Катино печенье из геркулеса помнишь? А занавески Августы, её коронный «наполеон» и салат из крабовых палочек?

— А отцовских лошадей — Ваську и Персиля Второго? Представляешь, Викошка, его уроки так сильно помогли мне в новой жизни… Знаешь, отец совершенно не обязательно должен быть один. Да, да! Дело в том, сколько у тебя любви. Во мне — очень много, — принц похлопал ладонью выпяченную грудь. — Я всегда буду называть папу-Лешу отцом. А Женя и Катя останутся мамами.

— А я всегда буду звать тебя братом, любить домашний «наполеон» и цитировать Августу. Ты зря испугался там, в самолете — «алмазные слезы» это из её заповедей. Примета подлинного аристократизма… И как только вы грызете эти твердокаменные штуки? — Виктория с хрустом откусила кусочек орехового козинаки.

— Грызи, грызи, — очень развивает челюстные мышцы. Сможешь врагу горло перекусить. Вот так! — Максим изобразил тигровый оскал. — А я ведь пять лет считал тебя погибшей. Наврали мне, значит, специально, чтобы от всяких мыслей о прошлом отвадить. Но я не верил! Глупо, конечно. Не хотелось верить в плохое… И до сегодняшнего дня все надеялся, что и папа-Леша найдется… Завтра я покажу тебе усыпальницу матери. Хосейн велел доставить её прах прямо с солнечногорского кладбища.

— Ах, вот откуда эта страшная история! Твой отец поступил очень смело. И романтично… Почему-то мне не кажется, что он способен на подлость… Послушай, милый, я постараюсь уговорить Тони подождать до октября. А пока, чтобы не разжигать страсти, скажем Хосейну, что согласны на его условия без всяких «выкупов» и документов. Думаю, Тони и сама не торопится стать мадам Картье. Ведь ты такой красавец вымахал — обалденный жених! Да ещё — герой. — Виктория за уши притянула Максима и чмокнула его в лоб. Хохоча, они повалились на весело взвизгнувшую постель, скинув на пол хрустальную ладью.

…Под окнами виллы, в благоухающих зарослях покой «влюбленных» охранял усатый офицер внутренней стражи. С невозмутимым лицом он прислушивался к визгам и возне, доносившимся из раскрытого окна, шепча сочиненное только что заклинание: «Да продлит Аллах дни светлейшего государя Хосейна, славного отпрыска его Бейлима, да укрепит мужскую мощь, данную сим властителям со всей божественной щедростью».

Глава 4. Приглашение к счастью

Пробыв в гостях у Максима всего сутки, Виктория срочно вылетела в Париж, где встречала её обеспокоенная Антония.

— Тебя, дорогой мой доктор общественных наук, хотели убить! Посмотри-ка сюда: полкило пудры, а под ней настоящая травма — всю левую щеку разворотили… Если бы не Артур…

— Слава Богу, опять Артур! Поздравляю, Тони. Только, ради Бога, смотри на дорогу!

Антония неслась «на автопилоте» по знакомой трассе от аэропорта Шарля де Голля к своему дому в Лемарти, живо пересказывая ужасное происшествие в Вирджинии.

— Теперь ещё бок болит и половина волос вылезла — ты у меня в большом долгу, Виктория!

— Кстати, — Виктория развернулась к водительнице правой щекой. Видишь, синяк? Это на память о московском метро! Меня чуть не убили, приняв за тебя, сестренка!