Большой вальс

— Макс, а ведь меня опять хотели убить. Как тогда, в Москве… прошептала Виктория сквозь сон. — А я опять выжила. Наверно, у меня, как у кошки, — семь жизней…

— Нет, дорогая моя, достаточно и двух таких приключений. Страшно подумать — ведь я мог не успеть…

— А я знала — успеешь. И ни чуточки не боялась… Только потихоньку застывала… как сосулька мартовским вечером.

— Ты умирала, глупышка… Но теперь будешь жить долго, очень долго… Как тетя Августа…

— Ее нет больше, Макс… А может быть, она следит за нами вон с той звезды, что висит в левом окошке, и машет розовым кружевным платком…

Виктория радостно кивнула звездному небу и Максим понял, что она ещё находится под воздействием препаратов, то проваливаясь в сон, то возвращаясь к некой полубредовой реальности. Сейчас она казалась ему особенно хрупкой и маленькой, как та робкая девчонка, которую он защищал во дворе. И эту девочку, это чудесное юное существо обрекли на смерть! Сжав зубы и нахмурив брови, Максим смотрел на возвращенную сестру. Он изо всех сил сдерживал слезы, но на черных ресницах нависли тяжелые капли. И прежде чем он успел отвернуться, скрывая мужской позор, на его локте повисла Виктория и к влажной щеке прильнули её горячие губы: «Просто невероятно, Макс, у тебя совершенно алмазные слезы!»

Встревоженный принц позвал врача.

— Нет, нет, Ваше высочество. Мозгу девушки ничего не угрожает. Через пару часов она окончательно придет в себя и вы сможете в этом убедиться.

Он не отходил все это время от постели больной, обдумывая план мести. И к тому моменту, когда Виктория открыла ясные, радостные глаза, принц уже знал, что станет делать дальше.

— Вика, у меня к тебе просьба — продержись в роли Антонии ещё один день. Я покажу тебя отцу как улику, как доказательство подлости его поступка. Или даже намерений — в данном случае все равно. Мне необходимо получить его согласие на брак или вырвать свободу.

Так Виктория второй раз попала во дворец эмира — вновь с забинтованной головой и смятением в мыслях. Не уяснив всех тонкостей отношений Антонии и Хосейна, она предпочла помалкивать, выступая живым укором при разговоре отца и сына.

— Садитесь, мадемуазель Браун. Я рад, что вы вновь оказали нам честь своим присутствием, — сказал Хосейн металлическим голосом, предложив Виктории кресло и обратившись к Максиму по-арабски.

— Отец, мы будем говорить на языке гостьи. Мадемуазель Антония жертва и свидетель обвинения. Она должна знать все… Те, кто напал на неё Москве признались, что работали на тебя. Антонию хотели убить, я чудом спас её. И теперь — требую объяснений.

— Ты требуешь? — Хосейн усмехнулся и сел за свой рабочий стол, откинувшись на спинку кресла и положив ногу на ногу. Элегантный европейский костюм делал его похожим на голливудского актера, играющего восточного магната. — По праву сына, надеюсь? Ведь никаких других прав для требований у тебя нет, мальчик. Хорошо, я отвечу, как отец и как государь. Потому что, уж прости, не в силах разрубить себя пополам. — Хосейн взял со стола государственную печать с золоченой ручкой и задумчиво стал рассматривать её.

— Видимо, в наш герб придется внести изменения. Интересно, чем символизируется безответственность и легкомыслие? — Мадемуазель, — Хосейн повернулся к Виктории. — Мне известно о чувствах Бейлима к вам и я отнесся к ним со всем уважением и щедростью. Я предлагал сыну любые условия, на которых вы могли бы оставаться рядом с ним, не вступая в брак. Ведь Бейлим — единственный наследник консервативного восточного престола, основанного на мусульманской вере и древних культурных традициях… Мадемуазель, будь вы самой преданной и самой прекрасной женщиной мира, вы не могли бы стать мусульманкой и особой арабской крови. А следовательно законной женой эмира… Откровенно говоря, мне непонятна ваша настойчивость — что значит какая-то бумажная формальность и брачный контракт при вашей популярности и тех условиях финансового обеспечения, которые предлагал я…

Виктория жалобно посмотрела на Максима, не зная своей роли.

— Отец, Тони ранена. Она не способна защитить себя. Но поверь, — не она, а я настаивал на законности наших отношений…

Хосейн пожал плечами:

— Значит, из вас двоих женщина оказалась намного мудрее…

— Насколько я помню, мы условились о компромиссе — мы ждем рождения ребенка Зухреи, и если это окажется мальчик, — ты дашь мне свободу. Почему же ты нарушил уговор, решив убрать Тони?

— Я очень дорожу тобой, мальчик, чтобы рисковать лишиться тебя. И я не нанимал убийц.

— Конечно, ты просто, как это здесь принято, вслух выразил надежду, что Аллах уберет с пути наследника досадную помеху.

Хосейн бросил короткий настороженный взгляд, мгновенно сообразив: «Амир!» и спокойно сказал:

— Не стану отпираться — я молился о том, чтобы мой сын образумился и выполнил волю предков. Но я не желал зла вам, мадемуазель… Досадное недоразумение, вследствие которого вы стали жертвой нападения, я надеюсь, помогут исправить мои врачи… А сын, я вижу, оказался просто героем… Отдохните, придите в себя и мы ещё раз поговорим обо всем этом…