Большой вальс

Насчет ценности научных изысканий, Виктория не могла судить, хотя строки Жан-Поль, посвященные своему учителю и наставнику, профессору Мейсону Хартли, убеждали в серьезности и перспективности генных изысканий. Но по поводу стихов она не сомневалась — эти перечеркнутые листки, аккуратно собранные его, когда-нибудь увидят свет в плотном томике с названием «Письма в никуда» или «Отправление чувств» (в зависимости от отношения автора к юношеской «лав стори»).

Во всяком случае, в те моменты, когда Виктория позволяла убедить себя, что стихи Жан-Поля принадлежат ей, жизнь становилась светлее и радостнее. Далекий Дюваль, не перестававший мечтать о своей почти вымышленной возлюбленной, стал тайным кладом Виктории, хранимым в её душе, подобно талисману.

…Пребывание на Острове подходило к концу, как и работа над дипломом «Влияние социо-культурных факторов на адаптацию эмигрантов в иноязычной среде». Еще пару недель в Университетской библиотеке, окончательная правка текста и можно отдавать труд на срочный суд шефа. Виктория сумела выпестовать в своем воображении вполне привлекательный образ будущего — должность социолога на каком-нибудь предприятии, имеющем связи с Россией. Тем более, что Остин Браун задумал инвестировать и опекать посредством «концерна Плюс» кое-какие сельскохозяйственные объекты в среднечерноземье. Возможно, немыслимые зигзаги её судьбы не так уж бессмысленны, выводя окольными путями на магистральную прямую.

— Как насчет того, чтобы прогуляться в Венецию? — за спиной Виктории, набирающей текст диплома на компьютере, стоял Остин. Она нажала клавишу, экран погас.

— Не поняла, извини, дед. У меня тут как раз сложная таблица корреляции материальных доходов служащих с показателями их культурной продвинутости. С разбивкой по полу, возрасту и образованию… — Дедом Виктория называла Остина крайне редко и не только по соображениям конспирации. Этот человек, ласково потрепавший по щеке и весело крутанувший её рабочее кресло так, что разлетелись со стола листки с расчетами, конечно же был, более чем дедушкой в семейно-русском пенсионно-бородатом представлении. И слишком похож на отца.

— Что, голова, я вижу, не кружится. С вестибулярным аппаратом все в порядке. А как с духом авантюризма? — он присел рядом, внимательно наблюдая за выражением лица девушки.

— Знаю ведь, трудно забыть первые, волнующие впечатления. Тянет к ошибкам. Как рецидивиста-грабителя к окошечку банка.

— Зря насмехаешься. Мне до сих пор не верится, что смогла совершить такое в Парме и Нью-Йорке. Наверно, абсолютной беспомощности и глупости. Ничего себе, думаю, Мата Хари из спецшколы с идеологическим уклоном. — усмехнулась Виктория, не перестававшая удивляться своим былым «подвигам».

— Всегда восхищался тобой, детка. И своим легкомыслием — хоть и страховал тебя крепко, сейчас могу признаться, не одним только Шнайдером… А все же риск был большой. Взять хотя бы налет этого Уорни в «Плазу».

— Ну теперь я с ним могла бы побеседовать по-другому. В карате у меня не слишком большие успехи, но пару приемов не терпится проверить в настоящем бою. Ты понимаешь, что я имею в виду? — Виктория сделала выпад самбо, перекрутив локоть Остина.

— Ну тогда тебе непременно надо собираться в Италию. Там такая программа на три дня — только и успеваешь отбиваться: участие в презентации коллекции парфюмерии «Дома Шанель», два грандиозных приема на самом высшем уровне и ещё дюжину мелких. — Остин протянул Виктории подписанный Антонией Браун контракт и заметил как дрогнули её руки, державшие бумаги, когда она поняла смысл предложения Остина. Зрачки расширились, а веснушки, усыпавшие переносицу и скулы, ярче обозначились на побледневшей коже. Остин осторожно взял контракт и собрав с пола листки диплома, положил их перед Викторией: — Продолжай составлять свои интереснейшие таблицы… Честное слово, есть и другие, вполне приемлемые варианты разрешить эту ситуацию… Только меня, старого авантюриста, все ещё тянет поиграть с удачей. А если сам не могу, то подставляю тебя. Прости, детка, я не должен был…

Виктория решительно забрала у Остина контракт Антонии и положила его в свой стол.

— Дело решено. Мне тоже пора поразмяться. Только… только, если честно, я вначале испугалась… А потом, потом — как перед выходом на манеж — «победа и страх», нет — вначале «страх», а потом обязательно — победа!

…В кабинете Бейлима стояла тишина, так что было слышно сопение афганской борзой Дели, лежащей у ног хозяина и часто дышащей открытой розовой пастью. Кончик языка трепетал, глаза исподлобья лежащей на лапах умной морды, внимательно следили за гостем. Дюпаж, в свою очередь, не отрывал взгляда от лица принца, изучавшего письменные донесения. Стопка газет с фотографией Антонии в компании безглазой «Венеры» Картье валялась на ковре у его ног.