Большущий

В первую неделю марта он не смог прийти, потому что заболел. Был подвержен приступам ревматизма. Как и его отец, старый Йоханнес де Йонг. По общему мнению, причина крылась в работе на залитом водой поле. Ревматизм стал проклятием овощеводов. У Селины освободились вечера, и она могла снова посвящать их Рульфу, который просто расцвел. Еще она шила, читала, из сочувствия помогала миссис Пол по хозяйству и находила в этом странное облегчение. Перешивала старое платье, готовилась к занятиям, написала письма (не так уж много), даже одно послала в Вермонт своим тетушкам, засохшим яблокам. Джули Хемпель она больше не писала. До нее дошли слухи, что Джули собирается выйти замуж за канзасца по фамилии Арнольд. От самой Джули писем не приходило. Миновала первая неделя марта, но Первюс так и не пришел. Не пришел он и в следующие вторник и четверг. В четверг после ужасной борьбы с собой Селина, закончив уроки, быстро прошла мимо его дома с таким озабоченным видом, как будто спешила по какому-то делу. Она не смогла удержаться, хотя и презирала себя за это. Однако она получила жуткое, мучительное удовольствие оттого, что, проходя по улице, на дом все же не взглянула.

Она не понимала, что с ней происходит, и боялась этого. Всю неделю ее преследовало странное чувство, вернее, сразу несколько чувств. Она сначала задыхалась, а потом чувствовала внутри себя пустоту, словно в ее теле ничего не было – ни костей, ни крови. Иногда возникало чувство физической боли, а иногда, что ее выпотрошили. На нее находило то беспокойство, то вялость. Периоды лихорадочной деятельности сменялись днями абсолютной апатии. Мартье сказала, что это из-за весны. Селина надеялась, что тут дело не в болезни, ведь такого с ней раньше никогда не случалось. Ей хотелось плакать. Дети в школе ее раздражали, и она вела себя с ними зло и несдержанно.

Он пришел в семь часов вечера в субботу четырнадцатого марта. Клас, Мартье и Рульф отправились на собрание в Нижнюю Прерию, оставив Селину с косичками и старым Якобом. Она обещала приготовить девочкам ириски, и работа была в самом разгаре, когда послышался стук в кухонную дверь. Вся кровь, что была в ее теле, прилила к голове и жарко застучала в висках. Он вошел. Селину сковала броня спокойствия и самообладания, сами собой прозвучали вежливые фразы: «Здравствуйте, мистер де Йонг», «Как вы себя чувствуете?», «Садитесь, пожалуйста», «В гостиной не топлена печка, придется нам побыть здесь».

Он помог ей растягивать клейкую основу ирисок. Селина подумала: «Интересно, умеют ли Гертье и Йозина ябедничать?» В половине девятого она уложила их спать, сунув между ними тарелку нарезанных конфет. И было слышно, как косички возятся и дерутся, ощутив редкую свободу в отсутствие родителей.

– Так, дети! – крикнула Селина. – Вы не забыли, что обещали папе и маме?

И тут же услышала, как Гертье ее передразнивает:

– Вы не забыли, что обещали папе и маме?

После чего последовал взрыв приглушенного хихиканья.

Первюс, очевидно, ездил в город, потому что вынул из кармана пальто мешочек с полудюжиной бананов – для фермеров деликатес из деликатесов. Сняв с двух из них шкурку, Селина отнесла бананы косичкам. Те с восторгом их слопали и тут же с набитыми животами уснули.

Первюс де Йонг и Селина сидели за кухонным столом, разложив перед собой на клеенке учебники. Кухню наполнял густой и сладкий фруктовый запах. Селина принесла из гостиной никелированную лампу, чтобы было лучше видно. Сквозь абажур из желтого стекла на них падал мягкий, золотистый свет.

– Вы не поехали на собрание? – чинно осведомилась Селина. – А вот мистер и миссис Пол отправились.

– Нет, нет, я не поехал.

– Почему?

Она заметила, как он сглотнул.

– Вернулся слишком поздно. Ездил в город и поздно вернулся. Завтра будем сеять помидоры в теплицах.

Селина открыла «Грамматику» Макбрайда.

– Хм! – Она кашлянула с важностью, подобающей учительнице. – Давайте сделаем анализ предложения: «Блюхер прибыл на поле Ватерлоо, как раз когда Веллингтон сдерживал последний натиск Наполеона». «Как раз» является частицей и относится к придаточному предложению времени. А Веллингтон – это…

Так продолжалось с полчаса. Селина старалась ни в коем случае не отрывать глаз от книги. Ее голос звучал с сухой деловой интонацией и глубоко внутри нее отзывался, как арфа отзывается на касание пальцами струн. Было слышно, что наверху возится старый Якоб, готовясь улечься спать. Потом все затихло. Селина продолжала смотреть в книгу. Но все равно, как будто ее глаза жили собственной жизнью, не могла не видеть его сильные руки. Тыльная сторона его ладоней была покрыта золотистым пушком, который становился гуще к запястьям. Там волоски казались темнее и заметнее. Не отдавая себе отчета, она начала молиться, чтобы Бог дал ей силы – силы противостоять этому кошмару и пороку. Этому греху, этой мерзости, которая не давала ей жить. Ужасная, незамысловатая и жалкая молитва, произнесенная словами из Библии: