Большущий

«Господи, не давай мне смотреть на него и думать о нем. Не давай мне смотреть на его руки. Не давай смотреть на золотистые волоски на его запястьях. Сделай так, чтобы я не думала о его запястьях…»

– Владелец участка земли на юго-западе продает полосу шириной ярд и длиной сто пятьдесят ярдов на южной границе своего поля. Сколько он получит, если один акр стоит сто пятьдесят долларов?

С этой сделкой Первюс справился с большим успехом и начал сражаться с квадратным корнем из 576. Квадратные корни приводили его в отчаяние. Маленькой губкой Селина стерла его расчеты с грифельной доски. Первюс нагнулся совсем низко, пытаясь понять зловредные циферки, покорно выстроившиеся по велению ее карандаша. Селина бойко продолжала вычисления:

– …остаток должен содержать удвоенное произведение десятков на единицы, плюс квадрат числа единиц.

Он заморгал, полностью сбитый с толку.

– Итак, – беззаботно продолжала Селина, – умножаем два на число десятков, потом на число единиц, плюс квадрат числа единиц, и это то же самое, что сумма удвоенных десятков и единиц, умноженная на число единиц. Следовательно, – добавила она эффектно, – прибавим четыре единицы к сорока и умножаем результат на четыре. Следовательно, – с триумфом в голосе, – квадратный корень из пятисот семидесяти шести равен двадцати четырем.

Она часто дышала. В печке трещал огонь.

– Ну а теперь попробуйте сделать это сами. Мы все сотрем. Вот так! Что должен содержать остаток?

Медленно и неуверенно он взял доску. В доме было ужасно тихо, только слышался голос Первюса:

– Разность… удвоить… произведение… десятки… единицы…

Что-то в его голосе… какая-то нотка… тембр. Она почувствовала, что земля как-то странно стала уходить у нее из-под ног, словно весь дом слегка зашатался. Приятная нервная дрожь пробежала по рукам и ногам, защекотала позвоночник, бросая то в жар, то в холод.

– Плюс квадрат числа единиц, это то же самое, что сумма удвоенных десятков… удвоенных… десятков… десятков…

Голос замолк. Взгляд Селины перескочил от учебника на его руки – больше она не могла этому противиться. Они поразили ее. Эти руки были сжаты в кулаки. Тогда она перевела взгляд от кулаков к лицу сидевшего рядом мужчины. Она подняла голову и чуть отстранилась. Ее большие удивленные глаза встретились с его взглядом – с сияющей, слепящей голубизной на загорелом лице. Она отметила это дальним уголком сознания, которое еще не совсем покинуло ее. Потом его кулаки разжались. Голубое сияние жгло и обволакивало. Ее щека почувствовала холодную и шершавую кожу его щеки. Селина вдохнула сильный, страшный, дразнящий аромат близости – в нем смешались запахи табачного дыма, волос, свежевыстиранного белья и невыразимый запах тела. Эта смесь отталкивала и притягивала ее. Она одновременно противилась и тянулась к ней. Потом она почувствовала, что его губы прижались к ее губам, и она удивительным образом с жадностью и безоглядно ответила на их призыв.

7

Они поженились в мае, всего через два месяца. Школьный год в Верхней Прерии практически закончился с появлением на богатой суглинистой почве первых нежных росточков, которые вскоре будут луком, редисом и шпинатом. Уроки Селины сократились, сжались, распались, практически сошли на нет. Школа стала детским садом для пятилетних ребятишек, они ерзали, вертелись и чесались в теплом весеннем воздухе, льющемся в открытые окна с плодородной прерии. Школьная печка стояла ржаво-красная и холодная. Барабан в комнате Селины теперь походил на черного джинна, который утратил свою силу и больше ее не дразнил.

Селину охватило одновременно изумление и спокойствие, дух бунтарства и умиротворения. Перемена этих настроений доставляла ей странное удовольствие. Хотя под ними все равно пряталось что-то вроде страха. В мае Верхняя Прерия вся стала зеленая, золотая, розовая и голубая. Весенние цветы украсили поля и обочины дорог пятнами желтого, розового, нежно-лилового и пурпурного. Фиалки, лютики, мандрагоры, калужницы и печеночницы. Благодаря соседству с озером воздух сделался мягким и прохладным. Никогда раньше Селина не бывала в деревне весной. Ей становилось больно почти физически. Она жила с непонятным ощущением надвигающегося рока. Словно против ее воли, ее решений и планов кто-то неумолимо тянул ее к чему-то заманчивому и ужасному. С Первюсом она была восторженной, веселой и разговорчивой. Сам же он говорил мало и смотрел на нее с молчаливым обожанием. На глаза Селины навернулись слезы, когда он принес ей в подарок увядший букет триллиумов. Ему пришлось пойти собирать их в лес Апдайка, потому что поблизости они не росли, а она как-то раз сказала, что ей нравятся эти цветы. Было жарко, к тому же он нес букет в руке, оттого триллиумы скукожились и сникли. Первюс смотрел на Селину со ступенек, ведущих на кухню, а она стояла в дверях. Взяв цветы, она положила руку ему на лоб. Так большой добрый пес приносит со двора измятую и замызганную добычу и, положив ее у ног хозяина, смотрит на него нежными, просящими глазами.