Большущий

Первюс помог Селине слезть с двуколки, обхватив за талию и на мгновение прижав к себе.

– Надо покрасить телегу, Первюс. Поправить пружины сиденья и починить борт.

– Телегу? – удивился он.

– Да. Вид у нее жутковатый.

Дом был прибран, но чистым его назвать было трудно. Старая миссис Ворхес не особенно старалась соблюдать чистоту для человека, который вряд ли заметил бы, чисто вокруг или грязно. Первюс зажег лампы. В печке на кухне горел огонь, поэтому в тот прохладный майский вечер в доме было душно. Селина подумала, что в ее маленькой комнате у Полов, больше ей не принадлежавшей, наверное, стоит приятная прохлада и тишина, а легкий ветерок несет с запада свежий воздух. Первюс отправился ставить лошадей на конюшню. Спальня располагалась рядом с гостиной. Окно в ней оставалось закрыто. Год, прожитый в Верхней Прерии, научил Селину с вечера готовиться к утреннему подъему, чтобы не терять много времени на одевание на следующий день. Она делала это не задумываясь. Селина сняла белое муслиновое нижнее белье с оборками и вышивкой – три плотные нижние юбки, жестко накрахмаленный лиф, который надевался поверх корсета, сам корсет, приподнимавший грудь, и положила все это в ящик комода, который собственноручно вымыла и аккуратно выстелила бумагой еще неделю назад. Расчесала волосы, достала одежду на завтра, надела ночную рубашку с высоким воротником и длинными рукавами и забралась в незнакомую постель. Она слышала, как Первюс де Йонг закрыл дверь на кухню, звякнула задвижка, щелкнул замок. Тяжелые, быстрые шаги прошли по голому кухонному полу. Этот мужчина шел к ней в спальню… «Слишком далеко все равно не убежишь, – сказала ей Мартье Пол. – От жизни можно убежать только в одном случае – если перестать жить».

На следующее утро он разбудил ее, когда на дворе было еще темно. Тихо вскрикнув, она подскочила на кровати и начала вглядываться и прислушиваться.

– Это ты, папа?

Она снова стала маленькой Селиной, домой вернулся Симеон Пик, веселый и добродушный после ночной игры. Первюс де Йонг уже ходил по комнате в носках.

– Который… который теперь час? Что случилось, папа? Почему ты встал? Или ты не ложился…

Тут она вспомнила. Рассмеявшись, Первюс де Йонг подошел к ней.

– Вставай, маленькая лентяйка. Уже пятый час. Мне придется поработать и за вчера, и за сегодня. Готовь завтрак, маленькая Лина, готовь завтрак. Ты теперь жена фермера.

8

В октябре кумушки в Верхней Прерии сообщали друг другу, что миссис Первюс де Йонг «в положении». Пятнадцатого марта в спальне рядом с гостиной родился Дирк де Йонг. Его мать была сдержанна и озадачена, хотя и очень внимательна к ребенку, отец же имел гордый и глуповато-хвастливый вид, правда не слишком оправданный, если учесть, какую незначительную роль он сыграл в долгом, томительном и беспокойном деле вынашивания и рождения младенца. Селине казалось, что человек с именем Дирк должен быть высоким, худым и стройным. Имя сыну выбрал Первюс. В честь своего деда.

За прошедшие месяцы Селина не раз вспоминала первую зиму, проведенную в Верхней Прерии – зиму с ледяной спальней, холодным черным барабаном, школьной печкой, ципками на руках, бесконечной свининой у Полов, – и она представлялась ей сладким сном, отдыхом, свободой и беззаботным счастьем. Ледяная комната все-таки была ее собственной комнатой, долгая дорога в школу морозным утром всего лишь приятной прогулкой, а школьная печка капризной, но интересной игрушкой.

Первюс де Йонг любил свою хорошенькую молодую жену, и она любила его. Но любовь молодых людей расцветает среди ярких красок, тепла и красоты. Однако она становится блеклой прозой жизни, если приходится начинать день в четыре утра, когда, толком не проснувшись, вслепую нащупываешь еле различимую одежду, свисающую со столбика кровати или со стула, а заканчивать его в девять, оцепенев и отупев от усталости после семнадцати часов работы.

Лето выдалось влажное, поэтому прекрасная рассада помидоров, так заботливо посажанная Первюсом в надежде на сухую погоду, превратилась в полчище замызганных серых призраков посреди безнадежной грязи. Вырос всего один плод размером с вишенку.