Большущий

Дирк вышел собирать помидоры, когда еще не было шести, и сразу же лихорадочно принялся за работу. Он срывал их и складывал в кучки. Грядки горели на солнце кроваво-красным цветом. Ребенок работал, как автомат, экономно расходуя силы и выверяя каждое свое движение до мельчайших долей дюйма. Он срывал, наклонялся и клал помидоры в кучу в душном зное августовского утра. Пот градом катился по лбу, делал его светлую шевелюру темнее, капал со щек, которые сначала порозовели, потом покраснели, а потом и вовсе приобрели лиловатый оттенок под летним загаром. Когда пришло время есть, Дирк с опасной торопливостью впихнул в себя с десяток ложек обеда и снова выскочил на испепеляющий полуденный жар. Селина, оставив на столе немытую посуду, бросилась ему помогать, но тут вмешался Первюс.

– Парень должен справиться сам, – настаивал он.

– Но он не сумеет, Первюс. Ему только восемь лет.

– Когда мне было восемь лет…

К трем часам Дирк все же собрал помидоры. Потом, подойдя к колодцу, принялся с жадностью пить: захлебываясь и расплескивая, выпил два ковша, точно жеребенок. Вода была холодная и невероятно вкусная. Потом третьим и четвертым ковшом он облил разгоряченные голову и шею, взял под ягоды пустое ведерко из-под топленого сала и помчался по пыльной дороге через поля, не замечая дрожащие волны летнего жара, как будто плясавшие между огненным небом и опаленной землей. Селина на мгновение остановилась в дверях и посмотрела ему вслед. Он казался совсем маленьким и полным решимости.

Дирк нашел Гертье и Йозину в лесу Кейпера. Они медленно бродили, успев объесться черникой, перемазаться ягодами и изорвать одежду о кусты ежевики. Дирк тоже начал собирать толстенькие синие шарики, но ел их равнодушно, хотя и с хозяйской рассудительностью, потому что именно за этим он пришел и отец у него был голландец. Прошел всего час с момента его появления, когда Гертье и Йозина уже собрались уходить. Мальчик не спорил, но, как ни странно, ему совсем не хотелось двигаться. Ведерко из-под топленого сала было заполнено только наполовину. Чувствуя головокружение и тошноту, Дирк с трудом доплелся до дома. Страшно болела голова. Ночью он метался в бреду, умолял, чтобы его не заставляли ложиться, и едва не умер.

Сердце Селины превратилось в мотор, который качал по венам ужас, ненависть и мучительную боль. Ненависть была обращена к мужу, который был виноват в том, что случилось с ее мальчиком.

– Это ты во всем виноват! Ты! Он ребенок, а ты заставил его работать, как будто он взрослый мужчина. Если с ним что-нибудь случится!.. Если с ним что-нибудь случится!..

– Но я и не думал, что парень на такое пойдет. Я не просил его собирать помидоры, а потом еще идти за ягодами. Он попросил разрешения, я разрешил. Скажи я «нет», тоже вышло бы плохо, так ведь?

– Все вы одинаковые. Посмотри на Рульфа Пола! Из него тоже хотели вырастить фермера. И сломали ему жизнь.

– А что плохого, чтоб быть фермером? Что плохого-то? Ты раньше говорила, что работа у фермера прекрасная.

– Да, говорила. Она прекрасная. Может быть прекрасной. Она… Какой смысл сейчас об этом говорить! Посмотри на него! Не надо, Большущий! Не надо, мальчик мой! Какой горячий лоб! Слышишь? Это Ян с врачом? Нет. Не он. Горчичники. Ты уверен, что они помогут?

В те годы в фермерских домах не было обязательных телефонов и автомобилей «Форд». Поездка Яна за врачом в деревню Верхней Прерии означала несколько часов ожидания. Но через два дня мальчик снова встал на ноги, довольно бледный, но благополучно переживший произошедшее.

Неладное случилось с Первюсом. Бережливый, как все голландцы, он не обладал их дальновидностью. В мелочах экономил, а о главном не заботился. И это качество привело его к смерти. Сентябрь, который на земле иллинойсской прерии обычно проходил чередой золотых дней и туманно-перламутровых вечеров, в тот год выдался ужасно холодным и дождливым. Мощную стать Первюса скрутил ревматизм. Ему уже было больше сорока, но он все еще оставался в очень крепкой физической форме. Глядя, как мучается муж, Селина испытывала жалость, какую обычно вызывают либо очень сильные, либо очень слабые люди, случись им заболеть. Он отправлялся в долгий, утомительный путь на рынок трижды в неделю, потому что сентябрь был последним месяцем для хорошей выручки. Позже заморозки выдерживали только самые устойчивые к холодам овощи – капуста, свекла, брюква, морковь, тыква и кабачки. Местами дорога в город превращалась в грязевую кашу, в которой колеса то и дело увязали по ступицу. В таких случаях застрявшим приходилось ждать добрых людей, ехавших тем же маршрутом, чтобы они их вытащили. Первюс обыкновенно выезжал рано, направлял лошадей на мили в объезд, боясь попасть в опасные места. Ян был слишком глуп, стар и неопытен, чтобы доверить ему торговлю. Селина провожала мужа и смотрела, как он отъезжает в скрипучей старой телеге. Зелень и овощи накрывались от дождя брезентом, но сам Первюс промокал насквозь еще до того, как сесть. Брезента и на него, и на товар никогда не хватало.

– Первюс, сними его с мешков и накинь на плечи.