Большущий

Снова со вздохом склонился к ней, ткнувшись в мягкую ямку на материнском боку, куда поместилась его голова, как на подушку. В сумерках пыль на придорожных кустах и траве сияла белизной. Вдалеке слышался нежный звон коровьего колокольчика, в туче пыли их обогнала чья-то телега. Любопытный взгляд назад, через плечо, обмен приветствиями.

Один из сыновей Омса или Якоб Бомсма:

– Неужели вы на рынок, миссис де Йонг?

Удивленный взгляд на гору овощей.

– Да, на рынок, мистер Бомсма.

– Не женское это дело, миссис де Йонг. Лучше бы вы остались дома, а на рынок пусть ездят мужчины.

Ее мужчины открыли глаза – ребенок вопросительно, пес доверительно.

– Мои мужчины со мной, – ответила Селина.

Ее всегда считали немного странной, так что соседа такой ответ не удивил. Она подстегнула лошадей, отказываясь признаться самой себе, что боится места, к которому они приближались. Теперь в домах вдоль дороги горел свет, и эти дома стояли ближе друг к другу. Она намотала вожжи на хлыст и, держа спящего мальчика одной рукой, другой достала из-под сиденья пальто из мешковины. Плотно завернула в него сына, сложила пустой мешок, чтобы получилась подушка, подняла ребенка и осторожно уложила его на бугристую постель из мешков с картошкой в задней части телеги. Мальчик спал. Наступила ночь.

Женщина немного ссутулилась, а старая телега со скрипом двигалась в сторону Чикаго. Совсем маленькая фигурка в черном платье, с шалью на плечах. Селина сняла с головы старую черную фетровую шляпу. Легкий ветерок ерошил ее прекрасные мягкие волосы, создавая небольшой ореол вокруг бледного лица, которое почти светилось в темноте, когда она поднимала его к небу. «Буду спать вместе с Большущим в телеге. Ничего нам не сделается. В городе тепло и на рынке тоже. За номер надо платить двадцать пять центов, а за двоих, наверное, возьмут все пятьдесят. Это только чтобы переночевать. За такие деньги в поле приходится работать не один час».

Ее клонило в сон. Ночной воздух, мягкий и нежный, успокаивал. Она вдыхала запах полей, покрытой росой травы, влажной пыли, скота, втягивала носом едкий запах золотарников, иногда ароматную волну от флоксов из ближайшей канавы. Она с удовольствием нюхала воздух. Любопытно, что в темноте ее сознание и тело стали особенно восприимчивы к звукам, запахам и даже формам. В последние недели ей многое пришлось пережить. Она почти не ела и не спала. Испытала ужас, растерянность, страдание, шок. Но сейчас напряжение ушло, она стала острее воспринимать окружающий мир, и голова сделалась какой-то легкой, возможно, из-за недоедания, слез и тяжелой работы. Тряска в телеге прочистила мозг и внутренности, духовно омыла ее, невероятно обострила чувства. Сейчас она походила на тонкий и точный электрический прибор, нацеленный на восприятие и фиксацию окружающего мира и вибрирующий от каждой эфирной волны.

Она ехала одна в темноте, неопрятная фермерша в бесформенном одеянии, точно мешок на шатких козлах колымаги с овощами. Мальчик спал на своей жесткой бугристой постели, сам похожий на овощ. Свет в фермерских домах погас, и очертания самих домов расплывались в темноте. Огни города становились все ближе. В ее голове возникали мысли – ясные, хотя и отрывистые, лишенные горечи и упрека.

«Папа ошибался. Он говорил, что жизнь – это приключение, прекрасное шоу. Говорил, что чем больше событий произойдет в твоей жизни, тем ты станешь богаче, пусть даже они неприятные. Такова жизнь, говорил он. Не важно, что с тобой произойдет, плохое ли, хорошее ли, это всегда… какое же слово он использовал?.. это всегда… ах да!.. неплохой прикуп. Всегда неплохой прикуп. Так вот: это неправда! У папы был ум, обаяние, знания, а умер он в игорном доме: получил пулю, глядя на того, кому эта пуля предназначалась… Так, теперь уже едем по булыжной мостовой. Дирк не проснется? Маленький мой Большущий… Нет, спит. Спит на груде мешков с картошкой, потому что его мама решила, что жизнь – большое приключение, прекрасное шоу и что надо принимать ее такой, какая она есть. Ложь! Я принимала ее такой, какая она есть, и делала все, что могла. Это неправильно. Нужно брать из жизни лучшее и тогда только стараться изо всех сил… Проехали Тридцать пятую улицу… До рынка полтора часа… Мне не страшно. Просто надо продать овощи и получить за них, сколько дадут… У него все будет по-другому. Не буду больше называть его Большущим. Ему не нравится. Дирк. Хорошее имя. Дирк де Йонг… Он не будет плыть по течению. Постараюсь сделать так, чтобы он придумал для себя план и следовал ему. Я дам ему все возможности. Все возможности. Мне уже слишком поздно, но у него все сложится по-другому… Двадцать вторая улица… Двенадцатая… Сколько народу!.. Мне нравится. Какой смысл скрывать? Мне нравится. Как нравилось ехать с Класом Полом в тот вечер столько лет назад. Было страшно, но все равно нравилось. Может, не следовало бы мне так радоваться, но тогда это было бы лицемерием и враньем. Зачем? Если мне правда это нравится! Надо разбудить моего мальчика…»