Большущий

Селина заняла место около своей телеги. Она видела с полдюжины знакомых лиц из Верхней Прерии, а может, и больше. Соседи окликали ее или ненадолго подходили к телеге и оценивающе разглядывали товар.

– Как справляетесь, миссис де Йонг? Хороший у вас урожай. Продать надо бы за утро. Днем будет жарко, это уж как пить дать.

Люди обращались к ней ласково, но в то же время с неодобрением. Весь их вид говорил: «Это не место для женщины. Это не место для женщины».

Лоточники смотрели на букеты Селины, потом на нее и проходили мимо. Их отталкивала не злость, а нечто вроде застенчивости, боязнь непривычного. Они видели ее бледное тонкое лицо с большими печальными глазами, изящную фигуру в скромном черном платье, сжатые в волнении маленькие загорелые ручки. Ее товар был привлекателен, но они все равно шли дальше, подгоняемые природным чутьем людей невежественных, столкнувшихся с чем-то необычным.

К девяти часам торговля начала стихать. В панике Селина поняла, что овощей продано всего на два доллара с небольшим. Если оставаться на рынке до двенадцати, ей, возможно, удастся наторговать еще на столько же, но не больше. В отчаянии она запрягла лошадей и отправилась с бурлящей улицы дальше, на восток, к Саут-Уотер-стрит. Там находились конторы, бравшие товар на комиссию. Район был забит гружеными телегами, большими и маленькими, в точности как и рынок, но торговля шла в ином масштабе. Селина знала, что Первюс иногда оставлял весь товар знакомому посреднику. Она помнила его имя – Талкотт, хотя и не знала, где именно расположена его контора.

– Мы куда теперь, мам?

Мальчик вел себя на редкость терпеливо и послушно. Как все дети, он легко приноровился к новому, непонятному миру. С большим удовольствием Дирк съел обильный завтрак у Криса Спанкнобеля. Четыре покрытые пылью искусственные пальмы, которые украшали заднюю комнату Криса, показались ему роскошными тропиками. Его поразила кухня с длинной растопленной печью, огромными столами, где нарезали, чистили и разделывали продукты. Ему понравился приветливый красный огонь, суета и запахи, от которых текли слюнки. У телеги он твердо стоял рядом с матерью и очень старался помогать, когда объявлялись редкие покупатели: обрывал увядшие листочки, выкладывал на видное место самые свежие и крепкие овощи. Но Селина заметила, что он, как и ее товар, немного сник от жары и отсутствия привычной почвы под ногами.

– Мы куда едем, мам?

– На другую улицу, Большущий…

– Дирк!

– Да, Дирк. Туда, где есть один человек, который купит у нас все сразу… может быть, купит. Здорово, правда? И тогда поедем домой. Помоги маме найти вывеску с его фамилией: Талкотт. Через два «т».

С ростом Чикаго менялась и Саут-Уотер-стрит. Поначалу здесь мелькали имена типичных янки: Флинт, Кин, Раск, Лейн. А теперь можно было увидеть Кунео, Мележ, Гарибальди, Кампанья. А вот и он, Талкотт. «Фрукты и овощи».

Уильям Талкотт стоял в прохладе дверного проема большого и длинного помещения, похожего на сарай, олицетворяя собой прямую противоположность беспокойной уличной толпе, на которую он взирал с невозмутимым видом. Сорок лет занимаясь куплей-продажей продовольствия, он вел себя спокойно, как человек, точно знающий, что мир непременно получит то, что он намерен ему продать. В шесть часов утра каждый будний день пещерный полумрак его склада заполняли мешки, ящики, коробки и бочки, откуда торчала зеленая ботва, а под ней пятна красного, фиолетового и оранжевого. Он покупал только лучшее и продавал дорого. С Первюсом он был знаком, как раньше был знаком с его отцом, и считал обоих честными и приятными людьми. Но об урожае с их фермы у него сложилось невысокое мнение. Корабли, курсирующие по Великим озерам, привозили ему из Мичигана отборные персики и виноград, рефрижераторные вагоны доставляли плоды калифорнийской земли, а ведь в те времена фрукты и овощи в несезонье считались редкостью и роскошью. На Талкотте были добротные брюки и жилет из крапчатой материи цвета «соли с перцем» и ослепительно-белая рубашка, выделявшаяся на фоне традиционных для этого мира голубых рубашек под комбинезонами. Поперек живота – толстая золотая цепочка от часов, на ногах тупоносые сапоги. Соломенная шляпа с узкими полями была заломлена назад, изо рта торчала незажженная дорогая сигара. Взгляд его голубых глаз отличался проницательностью. Редкие волосы имели тот же цвет, что и костюм. Подобно стройному, немногословному богу стоял он в дверной нише, а фермеры ждали, как он оценит их урожай.

– Нет. Эти не возьму, Джейк. Уж больно мелкие. Хм! Э-э-э, думаю, лучше отвези их дальше по нашей улице, Тьюнис. Края какие-то коричневатые. Подвяли малость.

Посыльные из лучших чикагских гостиниц тех лет – отелей «Шерман-Хаус», «Аудиториум», «Палмер-Хаус», «Веллингтон», «Стратфорд» – приходили к Уиллу Талкотту за ежедневным запасом продуктов. У него покупали бакалейщики, обеспечивавшие богатые семьи северной части Чикаго, а также те семьи, что жили в районе фешенебельной Прери-авеню на юге.