Большущий

«Беседы с дамами на финансовые темы» проводились каждые две недели в Хрустальном зале отеля «Блэкстоун» и пользовались огромным успехом. Паула была права. Ей в значительной степени передались смекалка и дар предвидения старого Ога Хемпеля. На беседы приходили разные женщины – вдовы, желающие вложить свои средства; работающие женщины, которым, благодаря бережливости, удалось скопить часть своего жалованья; богатые женщины, намеревающиеся лично распоряжаться своей собственностью или не терпящие вмешательства мужа. Некоторые приходили из любопытства. Кто-то от безделья. Кто-то поглазеть на известного банкира, адвоката или бизнесмена, чье выступление было заявлено в программе. В течение зимы Дирк выступал три или четыре раза и явно оказался в фаворитах. Стоя на возвышении в своем прекрасно сшитом костюме, с белым цветочком в петлице, он был очень красив и вид имел респектабельный и благородный. Он говорил естественно, четко, быстро, на вопросы, которые задавались после его речи, отвечал, идеально перемежая уверенный тон задумчивыми паузами.

Было решено, что для национальной рекламы следует сделать картинку, на которую женщины непременно обратят внимание и, стало быть, тут же проявят интерес. По мнению Дирка, ее мог бы нарисовать художник по имени Даллас О’Мара, чья странная подпись куриной лапой красовалась на половине рекламных изображений, которые неизменно бросались в глаза. Пауле эта идея не слишком понравилась.

– М-м-м, она хорошо рисует, – настороженно сказала Паула. – Но разве не найти других, получше?

– Она? – удивился Дирк. – Так это женщина? Я не знал. По имени не догадаешься.

– О да, женщина. Говорят, очень… очень привлекательная.

Дирк послал за Даллас О’Марой. Она ответила, что готова встретиться недельки через две. Дирк решил не ждать и обратился к другим художникам-рекламщикам, посмотрел их работы, выслушал их идеи, и ни один ему не понравился. Время поджимало. Прошло десять дней. Он велел секретарше позвонить Даллас О’Маре. Не может ли она прийти к нему сегодня в одиннадцать? Нет, не может. Она каждый день работает до четырех в своей студии. Тогда, может, она зайдет в контору в половине пятого? Хорошо. Но не будет ли лучше ему наведаться к ней в студию, где он посмотрит ее картины – маслом, черно-белые или цветными мелками. Сейчас она в основном работает цветными мелками.

Весь этот разговор был передан сидевшему в кабинете Дирку его секретаршей, которая звонила художнице. Он рассерженно вдавил окурок в пепельницу и, в негодовании выдохнув последнее колечко дыма, снял трубку телефона у себя на столе.

– Одна из чертовых капризных якобы художниц, которые изображают из себя гениев, – пробормотал он, прикрыв трубку рукой. – Слышите, мисс Роулингс, я сам с ней поговорю. Соедините. …Здравствуйте, мисс… э-э-э… О’Мара. С вами говорит мистер де Йонг. Мне было бы гораздо удобнее, если бы вы пришли ко мне в контору и поговорили бы со мной. – Нечего потакать ее глупостям.

Ее голос:

– Конечно, если вам так удобнее. Просто я думала, что второй вариант сэкономит нам обоим время. Я приду в четыре тридцать.

Она говорила неторопливо, тихо и отчетливо. Приятный голос. Спокойный.

– Очень хорошо. В четыре тридцать, – отчеканил Дирк и бросил трубку.

Только так с ними и надо. Ох уж эти сорокалетние растрепанные тетки с пачкой рисунков под мышкой! О приходе сорокалетней растрепанной тетки с рисунками под мышкой ему сообщили ровно в четыре тридцать. Дирк, до сих пор пребывая в некотором раздражении, заставил ее прождать в приемной еще пять минут. В четыре тридцать пять в его кабинет вошла высокая изящная девушка в прелестном жакете из каракульчи, отороченной мехом юбке и черной шляпе, такой одновременно простой и элегантной, что даже мужчина был способен опознать ее французское происхождение. Папки под мышкой у девушки не было.

В мужском сознании Дирка пронеслась череда совсем не деловых мыслей: «Черт!.. Какие глаза!.. Вот именно так девушка должна одеваться… Выглядит усталой… Нет, все дело в глазах – вроде утомленные… Хорошенькая… Нет, не то чтобы хорошенькая… Но все-таки…» Вслух он сказал:

– Очень мило с вашей стороны, мисс О’Мара. – Потом подумал, что это звучит слишком вычурно, и коротко предложил: – Присядьте.

Мисс О’Мара села. Мисс О’Мара взглянула на него своими усталыми синими глазами. Мисс О’Мара молчала. Она смотрела на него вежливо, спокойно и сдержанно. Он ожидал: сейчас она скажет, что обычно не ходит в конторы, что для разговора с ним у нее есть только двадцать минут, что сегодня тепло или холодно, кабинет красивый и вид на реку великолепный. Но мисс О’Мара продолжала вежливо молчать. Поэтому заговорил Дирк – и весьма торопливо.