Бомбейские чудовища

— Возможно, — согласился страдалец и повел носом в сторону куска ветчины, источающего призывный аромат. То ли от коньяка, то ли от тепла, то ли от воспоминаний о пережитом, но Фалалей взмок, круглое его лицо лоснилось, явственно проступил желтовато-зеленый след от старого синяка под глазом, коротко стриженные волосы потемнели. Воздав должное закуске, заботливо пододвигаемой ему хозяином, он продолжил свой рассказ: — Затем этот негодяй заставил меня раздеться…

— Зачем?

— Утверждал, что голым я не сбегу. Подштанники, правда, оставил, хотя и измывался над супругой, что ей не впервой было бы видеть все прелести любовника.

— А почему ты не сопротивлялся? — недоуменно спросил дядя Пуд.

— Чувствовал, он выстрелить способен, — серьезно ответил Фалалей, — а любые надругательства над достоинством все-таки безопасней, чем выстрел.

— Мудро, очень мудро, — пыхнул сигарой дядя Пуд.

— Но это еще не все! Затем он приставил пистолет к моей голой груди и сунул под нос флакон с эфиром. Разумеется, я грохнулся на пол. А очнулся уже в ванной, связанным по рукам и ногам. Да еще он прикрутил меня намертво ремнем к водопроводной трубе. Представляешь мое положение? Во мраке, в холоде, голый и беззащитный…

Дядя Пуд расхохотался.

— Тебе смешно, а мне было не до смеху, — скривился рассказчик. — Провел я, скажу тебе, бессонную ночь. А утром в ванной появился грозный инженер Матвеев… Поскольку он, злодей, видите ли, спешил на службу, то заявил, что вернется и продолжит допрос, добьется от меня признания в тайных замыслах. Но ждать его возвращения я не стал. Мне удалось перекликнуться с госпожой Матвеевой: мерзавец снова привязал бедняжку к стулу. Она сказала, что мою одежду ее муженек сжег в печке перед тем, как отправиться ко сну. Потом я сумел разбить окошко и осколком стекла перепилил веревки на ногах и руках. Сложнее было с ремнем. Но тут уж, при свободных руках, я дотянулся до полочки, где лежала инженерова опасная бритва. Вот так я и освободился, — не без гордости доложил фельетонист.

— Да ты подлинный герой, — дядя Пуд одобрительно кивнул. — Может, тебе в акробаты податься?

— Остальное все ты знаешь, — Фалалей пропустил последнюю реплику антрепренера мимо ушей. — Вышел я в гостиную почти как Адам. Извинился перед хозяйкой. Но развязывать ее не стал. Воспользовался телефоном: ближе всех к месту моей трагедии мог быть ты, дядя Пуд. И ты меня понял и спас. Остальное — действительно акробатический номер. Выполз я из разбитого окошка в ванной, спрыгнул в сугроб в исподнем.

— Надо было тебе одежонку инженерскую прихватить в отместку, — дал запоздалый совет дядя Пуд.

— Была такая мысль, — Фалалей вздохнул, — да инженершу пожалел. Он бы точно ее убил. И так-то бедной достанется за мой побег. Короче, хоть и промерз до последней косточки, но тысячу раз благословил раннюю февральскую темноту, кое-как прокрался под арку, а там и твои молодцы с шубой поспели. Прости, дядя Пуд!

Многочасовое психологическое перенапряжение, видимо, отпустило модного фельетониста. Он всхлипнул и порывисто обнял своего спасителя.

— Ну что ж, — дядя Пуд встал и зашагал по кабинету. — Думаю, это все проделки Коли Соколова. Сколько раз говорил тебе: не путайся с ним. Мошенник он. Но не все коту масленица. И на Колю управа найдется. Не быть его архаровцам на Олимпиаде!

В голосе антрепренера клокотало праведное возмущение.

— Он переманивает твоих атлетов, деньгами прельщает, — посочувствовал Фалалей, поднявшись.

— Что ты намерен делать?

— Надо матушке весточку подать. Пошли Арсения за посыльным. Хуже всего, что Матвеев сжег вместе с моей одеждой и все документы, и визитки, и деньги.

— Деньги я тебе дам, — дядя Пуд вынул портмоне и принялся отсчитывать купюры, — а ты на ристалище приходи. Сейчас небось к зазнобе помчишься?

— Какая, к черту, зазноба? — Фалалей почесал стриженый затылок. — Столько времени даром потерял из-за этого душегуба!

Дядя Пуд, приоткрыв дверь, поманил Арсения и велел ему призвать посыльного.

— Ну, решай, — отозвался уже вполне безучастно антрепренер, — а то у меня тоже мало времени. Надо еще моих орлов зарядить бойцовским духом.

— Может, полицию послать на квартиру Матвеева? — в задумчивости произнес Фалалей. — Жену, боюсь, убьет.

— А я не исключаю, что Матвеев сам сюда заявится, — уверенно изрек дядя Пуд. — Если он взялся тебя извести, то непременно пожалует. Его жена слышала, как ты по телефону со мной говорил?

— Слышала, — лицо Фалалея вытянулось.

— Так вот и сообщит супругу…

— Что же делать? — растерялся фельетонист.

— Уносить ноги как можно быстрее. Пиши записку матушке и скрывайся с глаз моих. А я пока я посмотрю, что там у меня на арене творится.