Бонапарт. По следам Гулливера

Для самого Наполеона внезапная гибель преданного помощника явилась большим ударом: умер не просто слуга – скончался преданный друг! Чиприани, как и Бонапарт, был корсиканцем. Но и это не все: они были друзьями детства. Кроме того, оба некогда входили в корсиканский клан Саличетти – известного адвоката и влиятельного члена Конвента. Именно он, Антуан Кристоф Саличетти, командировал лейтенанта Бонапарта в осажденный Тулон, который сделал последнего героем. Позже Саличетти станет военным министром полиции в Неаполитанском королевстве Жозефа Бонапарта. При нем же находился и Чиприани. Однако в декабре 1809 года его патрон будет отравлен, после чего Чиприани ничего не останется, как покинуть Неаполь и перебраться в Геную, где, основав мореходную компанию, он займется бизнесом. В Генуе Чиприани пребывал до тех пор, пока в нем не появилась надобность его старого товарища, ставшего императором, а потом отрекшегося.

Скоропостижная смерть Чиприани наводила на мысль, что британцы, что называется, играли по-крупному: они начали убивать. И в этом Наполеон ничуть не сомневался. Оглядываясь назад, Бонапарт все чаще приходил к мысли, что с каждым годом жизнь на проклятом острове становилась не просто ужасной, но порой очень опасной.

* * *

Хотя поначалу все виделось не в столь мрачных тонах.

Встреча нового, 1816 года была радостной и, как казалось тогда, многообещающей. Говоря тост, Наполеон пожелал, чтобы в жизни его подданных на острове царили мир, согласие и гармония и чтобы все они стали одной дружной семьей. И конечно, чтобы все были счастливы!

Однако счастье в тот год выпало лишь на долю графини де Монтолон, родившей дочку. А вот апрель и вовсе выдался трагичным: на Святую Елену ступил сапог ненавистного Хадсона Лоу – того, с кем с первых же его шагов на острове у французов начались серьезные неприятности.

Ну а в декабре Пленника хватил такой жестокий приступ недомогания, что поначалу подумалось, что его разбил паралич: его мышцы словно окаменели, несколько минут больной находился без памяти. Но все обошлось. Подобные приступы повторялись трижды: 14-го, 18-го и 28 декабря. Уж не явилось ли случившееся, ломали головы в Лонгвуде, происками злобных англичан?..

Первый день 1817 года все жители Лонгвуда дарили друг другу праздничные подарки. Самые сладкие и с игрушками – детям Бертранов и Монтолонов. Генерал Гурго преподнес мадам Бертран ящичек с китайским чаем, на котором было написано: «Живите столько, сколько здесь чаинок». Графиня была в восторге!

Барри О’Мира: «1 января 1817 года. Виделся с Наполеоном в гостиной комнате. Пожелал ему счастливого Нового года. Он заявил, что надеется на то, что в предстоящем году его можно будет видеть в гораздо лучшей обстановке. Он добавил, смеясь: “Возможно, я буду мертвым, что будет еще лучше. Хуже, чем сейчас, представить себе нельзя”… Наполеон собственноручно вручил мне шкатулку, сказав при этом: “Это, доктор, для вас подарок, который я вручаю вам за то внимание, которое вы оказывали мне во время моей болезни”…»

Накануне праздника Наполеон несколько часов провел в горячей ванне. Его снова досаждала надоедливая «мышка»; кроме того, постоянно мерзли ноги. Тем не менее ровно в шестнадцать часов первого числа Хозяин, облачившись в мундир, предстал перед подданными в стенах столовой, собравших всех.

– Mon cher, и что же ты собираешься подарить мне на этот Новый год? – обратился Наполеон к Гурго. – Ходят слухи, генерал, будто вы приберегли на этот раз подарки для всех…

– Соглашусь, Ваше Величество, Вы, как всегда, проинформированы лучше всех, – склонил голову Гурго. – Но, сир, мне, право, неудобно. Ведь я не в силах дать больше того, что уже подарил Вам раз и навсегда – свою жизнь!..

– Хитрец! – воскликнул Император. – Ну что ж, тогда получай! – С этими словами он вручил своему летописцу изящную подзорную трубу.

Графу Бертрану были подарены шахматы слоновой кости; де Монтолону – бельевой ящик с мозаичной звездой внутри в виде ордена Почетного легиона. Дамам – хрупкие чашечки с блюдцами из китайского фарфора; детям, как всегда, сладости и дорогие игрушки.

1817 год стал радостным для графини Бертран, родившей сына, которого родители назвали Артуром[203]. Правда, во второй половине года обыватели Лонгвуда заметили уже нескрываемую полноту и мадам де Монтолон, вновь оказавшейся в интересном положении.