Бонапарт. По следам Гулливера

2 (14) октября 1812 года Наполеон подписал важный приказ, согласно которому движение кавалерийских отрядов и артиллерии в направлении Москвы приостанавливалось. В Москве и близлежащих селах начинается эвакуация госпиталей: раненых отправляют в Можайск, откуда – в Смоленск. Туда же (в Смоленск) стали сгонять стада быков; на местных складах началась заготовка на зиму теплой одежды.

Поняв, что перезимовать в Москве вряд ли удастся, Наполеон предпринял кое-какие действия, но оставить город никак не решался. Разгром Мюрата на реке Чернишня ускорил исход французов как из Москвы, так и из России…

– Ваше Величество, у нас есть только два пути отхода – либо по Старой, либо по Новой Смоленской дороге, – докладывал Наполеону маршал Даву. – Старый тракт, как Вы, сир, понимаете, безлюден и разрушен дотла; зато, двигаясь по Новой Смоленской дороге, мы встретим нетронутые деревни, поэтому вопрос с провиантом и фуражом будет решен. В любом случае, этот путь для нас предпочтительнее…

– Идем на Каличум[201]! – резюмировал главнокомандующий. – И горе тем, кто осмелится стать на моем пути!..

…Ранним утром 7 (19) октября 1812 года Наполеон Бонапарт покинул Москву. Незадолго до этого город оставила французская армия.

Из письма Наполеона Марии-Луизе: «Мой друг, я в дороге, чтобы занять зимние квартиры. Погода великолепна, но она не может длиться. Москва вся сожжена, и так как она не есть военная позиция, нужная для моих конечных целей, то я ее покидаю и уведу гарнизон, который я тут оставил. Мое здоровье хорошо, мои дела идут хорошо… Была стычка с казаками…»

Последняя небрежная приписка – это все, что Наполеон написал жене о Тарутинском сражении, унесшем жизни не менее трех тысяч французских солдат.

За скупыми строчками короткого письма не видно главного – ярости, граничащей с отчаянием. Не привыкший к поражениям, Император негодовал: французская армия покидала Москву! Русский царь игнорировал все его потуги заключить мир. А жители этого негостеприимного города сожгли собственные дома. Варвары! Скифы! Гунны! Бессильная ярость требовала отмщения.

Позади отступающей армии оставался небольшой гарнизон генерала Мортье из 8 тысяч человек, в задачу которого входило уничтожение Кремля. Русские должны были за все заплатить, в том числе – за унижение.

И Мортье Наполеона не подвел. Мощные взрывы прогремели не только на территории Кремля, но и за его пределами. Земля дрожала по всей Москве. Были взорваны винный двор, здание Арсенала, часть кремлевской стены, частично Никольская башня… Сгорел Симонов монастырь… Пострадали кремлевские палаты, в частности – Грановитая…

После ухода завоевателей Москва представляла собой сплошные развалины. Сгорели Гостиный ряд, Пречистенка, Старая Басманная, Немецкая слобода, Университет на Моховой (вместе с уникальной библиотекой)… Тысячи жителей города остались без крова.

Французский адъютант Кастеллан: «Разрушили часть Кремлевского собора и свалили крест с колокольни Ивана Великого; при падении он сломался. Забрали и расплавили серебряную утварь Кремлевских церквей, пополнив этим кассу армии…»

Поутру, когда последний французский разъезд скрылся за горизонтом, местные жители, взглянув в сторону Кремля, стали торопливо осенять себя крестами: над городскими развалинами величественно возвышалась колокольня Ивана Великого! Произошло настоящее чудо: подмокшие от дождя фитили сделали заложенные под колокольню мины бесполезными…

Ярость Наполеона просочится позже, в письме жене от 10 (22) октября:

«Я покинул Москву, приказав взорвать Кремль. Мне нужно было 20 тысяч человек, чтобы сохранить этот город. Будучи разрушенным, он только стеснял мои операции…»

Император склонился над письмом и мысленно раз за разом повторял уже надоевшую фразу: «мои операции»… «мои операции»… Какие могли быть «операции», если главнейшая из них – взятие Москвы – оказалась, в общем-то, бессмысленной. Зачем вообще стоило брать этот город, если русские взяли и сами… сожгли его?

Хороший стратег, Наполеон понимал: отступление от бегства отличает лишь шаг. Их разделяет степень мужества и уровень хладнокровия отступающих. Беда в том, что эта степень определяется в сражении. Хватит ли сил на это сражение, отныне зависело не только от французов. Русские были у себя дома, и теперь инициатива перешла в руки Кутузова.