Бонапарт. По следам Гулливера

А в бухту Джеймстауна тем временем заходил, пытаясь укрыться от шторма, британский торговый корабль. И если в тот час кто-либо, воспользовавшись подзорной трубой, попытался бы рассмотреть его название, то его взору представилась бы лаконичная надпись «Waterloo»…

* * *

До полуночи тело усопшего не тревожили. Так было принято, в частности – на Корсике. К чему беспокоить бренное тело, когда день расставания с небесной душой еще не закончился?..

В бильярдной комнате в присутствии гофмаршала Бертрана, графа де Монтолона и Луи Маршана было составлено свидетельство о смерти. Там же камердинер Луи Маршан (в присутствии отца Вигнали) вручил графу Бертрану завещание Наполеона, а также его дополнительные распоряжения к завещанию и расписку банкира Лафитта.

Сразу после полуночи в доме замаячили тени – огромные от света десятков свечей. Тело почившего Императора подняли с кровати, омыли одеколоном, смешанным с чистой водой. Камердинер Новерра в последний раз постриг и побрил Хозяина. Потом усопшего одели во все чистое и перенесли на походную кровать, накрытую белой простыней.

В семь утра 6 мая в окружении лиц своего штаба в Лонгвуд явился губернатор острова сэр Хадсон Лоу. Приблизившись вместе с маркизом де Моншеню к телу усопшего, англичанин спросил французского комиссара:

– Вы опознаете его?

– Да, опознаю, – ответил тот.

После чего оба отошли от кровати.

В 14 часов из бильярдной удалили всех лишних: доктора приступили к аутопсии, то есть к вскрытию тела. Для этого был приготовлен специальный стол[254], накрытый белой материей. На аутопсии настаивал сам Наполеон: усопший хотел, чтобы причину его смерти знал сын, дабы в последующем оградить того от возможной трагедии.

Во время вскрытия д-р Антоммарки выразил желание исследовать мозг Наполеона. Это очень важно для истории и науки, настаивал он. Однако генералы Бертран и Монтолон в просьбе доктору категорически отказали. Достаточно того, заявили они, что из тела были извлечены сердце и больной желудок. В соответствии с пожеланием умершего, его сердце предназначалось для отправки в Вену, супруге Марии-Луизе; а желудок должны были исследовать британские врачи в Лондоне. Оба органа были помещены в наполненные спиртом серебряные сосуды, которые потом вложили в гроб.

В 16 часов тело Наполеона, одетое в полную форму конных стрелков Императорской гвардии (белая рубашка, белый муслиновый галстук, белые шелковые чулки, белые брюки и жилетка; зеленый мундир с красной отделкой, сапоги, шляпа с трехцветной кокардой; ордена – Почетного легиона, Железный Крест и прочее), приготовили к выносу из бильярдной.

Немногочисленные присутствующие столпились в императорском кабинете, где уже стояла приготовленная для покойного походная кровать, на которой Бонапарт и скончался. В полной тишине камердинер Маршан распахнул двери кабинета: в комнату торжественно вошел гофмаршал Бертран, держа в руках расшитый серебром на красном воротнике синий плащ.

– Гвардейский плащ Императора в битве при Маренго! – произнес гофмаршал дрогнувшим голосом, накрывая плащом кровать.

Голос Бертрана заставил всех вздрогнуть. Слова гофмаршала не могли оставить равнодушным ни одного человека, многие потянулись за носовыми платками.

В этот момент в кабинет внесли тело Наполеона и уложили, как вспоминал Луи Маршан, на расстеленный гвардейский плащ, ожидавший хозяина на походной кровати. Французы плакали навзрыд; их содрогающиеся плечи потрясли даже англичан. Теперь зарыдали самые крепкие…

В течение дня в лонгвудском доме все больше и больше скапливалось народу; по большей части это были британские военные чины. Перешептываясь, люди с интересом наблюдали за происходящим. Неожиданно один из британских офицеров, не выдержав, подошел к умершему и… поцеловал край плаща Императора. Потом то же самое сделал другой, третий… Почти все англичане последовали примеру своего товарища. То была дань уважения Великому Полководцу…

Когда о поступке британских офицеров было доложено губернатору, тот изменился в лице. В последнее время сэр Хадсон Лоу старался казаться невозмутимым: ведь его Ненавистный Враг наконец повержен! Но, представив себя на месте умершего Бонапарта, он вдруг невольно вздрогнул: никто из этих каналий, которые, как ему передали, целовали боевой плащ вражеского военачальника, – так вот, никто из них и не подумал бы проделать то же самое, окажись они над телом доблестного английского генерала Хадсона Лоу! И при мысли об этом у губернатора начинала кружиться голова.

Выглядеть победителем у тела мертвого врага не получилось. Даже во время похоронной церемонии английский генерал не мог чувствовать себя триумфатором. И что бы он в те дни ни делал, что бы ни говорил, взгляды военных, столпившихся поблизости, говорили об одном: Триумфатор на острове был только один – тот, кто покинул бренный мир непобежденным…

* * *