Бонус Дамиена

– Нет! – выпаливает розовощёкая. – Я хочу тебя наверх!

Да, я знаю, она любит моё первое движение именно в такой позе, говорит, что так ощущает его «правильнее и полнее всего». Моя выдержка на пределе, поэтому через мгновение руки уже удерживают её бёдра в положении, которое обеспечит мне «тот самый угол».

Я медлю, уперев свой стонущий в ожидании разрядки орган в её жаркую, мокрую, не то слово готовую «пустоту». Как сильно она ошибается, называя обитель моего персонального рая пустотой… Я люблю её душу, но именно тело сводит меня с ума.

…момент, когда ты впервые проникаешь в меня, заполняешь собой…

– Смотри на меня! – требую, потому что хочу её глаза. Хочу видеть её ощущения, красоту того, что она так безжалостно описывала в своём мне послании.

И я вижу, как вздрагивают её веки в момент моего первого мягкого толчка, как сильнее расширяются зрачки и без того полные губы делаются ещё полнее, как вздымается грудь, как дыхание становится более частым и глубоким, как вуаль эйфории физического удовольствия туманит её взгляд … и не выдерживаю.

Выскальзываю из неё и, зажмурив глаза, пытаюсь прибавить к числу 567 число 6231, но одно движение так отчаянно любимых мною нежных бёдер возвращает меня на место.

– Ева! Ты точно доиграешься! – пытаюсь внушить ей и только теперь вспоминаю, что первым делом намеревался пожурить за сообщения, так основательно выбившие меня из рабочего режима. И именно в эту секунду, когда моя талия в кольце её ног, а глаза вглядываются в её глаза, я вдруг понимаю, что никогда этого не сделаю. Евин мир хрупок, хоть за эти годы мне и удалось возвести за́мок доверия, но её комфорт и интимная отзывчивость для меня важнее работы, значимее этикета, ценнее всего.

И вместо претензий я двигаюсь в её темпе, наблюдая за тем, как растекается удовольствие по её телу, шепчу:

– Я люблю тебя, моя Ева! Ты сладкая, ты такая сладкая! Такая красивая…

И в подтверждение своих слов облизываю собственные пальцы, только что побывавшие в ней, давая этим, наконец, провалиться в её первый, наполненный долгим чувственным стоном оргазм. Но первый неожиданно становится последним, по крайней мере, в этом заходе, потому что я тоже соскучился, и в моих глазах уже темно, в паху разорвалась бомба, и моё «Евааааа…» звучит странным, слегка пришибленным и более громким эхом восторгов жены.

Мы продолжаем целоваться, как полоумные. Просто слишком долго не виделись и очень сильно соскучились. Нет, одним разом точно не обойтись: физически вроде бы всё окей, но душа как будто просит продолжения. Поэтому целуемся, не давая друг другу оторваться, отдалиться, прерваться и существовать не единым целым, а каждый сам по себе.

– Как ты себя чувствуешь? – шёпотом интересуюсь.

– Я знаю, ты спрашиваешь меня о физическом самочувствии, но мне хочется сказать тебе о том, что у меня на душе́! – улыбается в мои губы.

– Это намного важнее, – я прикрываю глаза, ожидая очередного испытания собственной эмоциональной выдержке.

– Я чувствую себя так, словно мои замёрзшие и насквозь промокшие ноги очутились в тепле и сухости. Словно озябла, а меня неожиданно укутали самым тёплым одеялом. И мне так хорошо!

У меня нет слов, которые сложились бы в более-менее вразумительный комментарий этого фундаментального признания полнейшего успеха моего мужского предназначения, но у меня есть мои поцелуи, и я не жалею их.

– Я хочу, чтобы ты будущей ночью был во мне! – заявляет, едва отдышавшись.

Оказывается, мы думаем об одном и том же, и это заставляет меня улыбаться:

– Хорошо! Ты сама напросилась! Думаю, спать я буду недолго…

– Будешь-будешь! Просто я хочу как в юности, помнишь? Мы – один организм!

– И один живот? Или… добавим третий пункт?

– Третий, – жмурится. – Я соскучилась… Так душераздирающе тоскливо было без тебя в этой постели, и по утрам в ванной, в столовой, а вечером на кухне и в детской. Дети говорят, что ты веселее читаешь сказки! Разными голосами, особенно страшными!

Обычные вещи вроде бы сообщают мне эти блестящие малиновые от моих поцелуев губы, но в сердце щемит.

– Ты никого там… в этой своей Испании, нет? Не трогал…?

В момент трезвею. Отодвигаю лицо, чтобы яснее навести уже местами мутнеющий фокус:

– Ева! Ты чего? Что за ерунду говоришь?

– Да так, на всякий случай спросила, – задорно улыбается. – Я и так знаю, что ни с кем.

– Откуда? – и я искренне удивлён.

– Ну… – улыбается, – ты торопился к финишу каждые пять секунд! Ясно же, что тоже скучал. А раз скучал, значит было для этого время! – прижимается лицом к моей груди, затем тянется и целует в ключицу. А я млею, прикрывая, задобренный, глаза.

Она всегда так – скажет какую-нибудь глупость и тут же реабилитируется, благо знает как.

– Ева, – говорю, – ты единственная. Только одна… И хорошо знаешь, что у меня здесь – прижимаю её руку к своей груди.

– Она другая, не такая, как моя.

4