Читаем Бонжур, Антуан ! полностью

Ладно, я тоже молчать умею. Посмотрим, кто кого перемолчит. Я молча достал сигареты, молча протянул ему пачку. Он буркнул что-то невнятное, то ли сказал, то ли крякнул, обогнул меня и зашагал к дому. Сюзанна и Луи стояли на пороге, поджидая его. Старик снова крякнул нечто похожее на звук "нжу"... и проследовал сквозь них в прихожую.

Я молча шагал за ним, показав рукой в гостиную. На этот раз он, похоже, заметил если не меня, то мою руку, потому что пошел куда надо. Я молча отодвинул перед ним стул. Он с грохотом сел. Луи вошел в комнату, быстро заговорил о "кабанах". Старик молчал.

Сюзанна поставила перед ним чашку с дымящимся кофе. Старик молча придвинул чашку и громко отхлебнул, пытливо глядя то на меня, то на Луи. Шрам стягивал кожу над правым глазом, открывая красное безресничное веко, и оттого взгляд старика делался жутко пронзительным.

- Я Виктор, сын Бориса, - произнес я свой пароль, будучи не в силах отвести взгляда от его застывших всевидящих глаз.

Гастон едва заметным кивком дал понять, что слышал.

- Виктор прилетел из Москвы для того, чтобы... - начал по-французски Луи мне в поддержку, но старик и бровью не повел.

Так дальше не пойдет, это бесполезно, все равно он будет молчать как рыба. Надо его расшевелить. Я схватил заветную папку, вспорол замок, достал фотографию "кабанов" и положил перед Гастоном.

- Вот он! - сказал я, показывая пальцем.

- Борис, - скорее выдохнул, чем выговорил он, и рассеченные губы его с усилием растянулись в улыбку, напоминающую гримасу боли, - Борис Маслов, проговорил он более уверенно, - он был настоящий парень. А это Альфред Меланже, он тоже настоящий парень. Он мертв. И Борис мертв! - Но до чего же странно он говорил, я даже имена разбирал с трудом.

- Он по-валлонски говорит, - сказал Луи.

По-валлонски, по-баварски, по-китайски - какая теперь разница, коль старый Гастон заговорил!

Старик достал из пиджака сложенную газету, не поспешая, развернул ее, аккуратно разгладил ладонями, ткнул пальцем в меня, стоящего на фоне церкви.

- Чего тебе надобно, старче? - спросил я с улыбкой. - Это я, Виктор, сын Бориса, собственной персоной перед тобой. Не томи душу, выкладывай!

- Дай ордун, - потребовал Гастон. Я не понял, но Луи обратился к Сюзанне, и та поспешно взяла зеленую коробочку, лежавшую на буфете.

- Вот мой орден, старик, - я достал серебряного Леопольда из коробки и положил его на газету - орден Бориса.

Гастон взял орден, почтительно взвесил его на ладони.

- Леопольд наш король, - сказал он.

- Все верно, старик. Вот мои остальные верительные грамоты, - я выложил перед ним все свое богатство: указ на орден, грамоту на партизанскую медаль, удостоверение личности с фотографией. - Это Аэрофлот. Штурман второго класса Виктор Маслов. Пепел Клааса стучит в мое сердце. А теперь и ты выкладывай, старче. Где предатель? Ты же видишь, я поклялся его найти. Где он?

- Борис Маслов, - Гастон снова вернулся к тому, с чего начал. Потом положил орден в коробочку и приказал: - Пусть они уйдут. А ты сюда! - он ткнул пальцем в мою сторону и указал на стул. - Я буду говорить только с русским.

- Год фердом, - выругался по-валлонски Луи, подступая к старику, но тот не реагировал. - Он будет разговаривать только с русским! А мы кто - не люди? Я отсюда не уйду. Я партизан Армии Зет. Я коммунист, понимаешь ты, валлонская твоя башка.

Но старый Гастон оказался железным.

- Тогда я все сказал. Адьё! - И принялся неторопливо, но деловито складывать газету.

Луи пошел на попятный:

- Хорошо, я уйду, но ты еще пожалеешь об этом, старый валлонский баран. Ты перевернутый горшок, вот ты кто.

- Закрой за ними дверь! - приказал мне старик.

Я подошел к Луи:

- Его ведь тоже можно понять, дорогой Луи. Он отвык верить своим соотечественникам.

- Мальчишка! - кричал на меня Луи, скрываясь в дверях, а я едва от смеха удерживался.

Мы остались вдвоем.

Я тут же как бы невзначай пододвинул фотографию. Гастон увидел ее и ткнул пальцем в Мишеля.

- Кто это? - сказал он.

- Спроси что-нибудь полегче, старик. Мишель, разумеется, он же Щеголь.

Гастон посмотрел на меня с уважением.

- Мишель Ронсо, - продолжал он, доставая черный потертый бумажник. Извлек старую фотографию, обломившуюся с края. Двое мужчин стояли у какого-то дома. Одного я сразу узнал: носастого. Старик подтвердил: Мишель Ронсо и Густав Ронсо, два брата, - он показал на пальцах и перевернул фотографию. - Видишь надпись: "Дорогому брату Мише... от Густава Ронсо. 15.08.38-го..." - Я внимательно разглядывал надпись, все было так, как Гастон говорил. Краешек старой фотографии отломился, и оттого не хватало нескольких букв в окончаниях слов, надпись и без того была понятна. Гастон снова перевернул фотографию, теперь я и дом узнал, тот самый, с веселенькими занавесочками. - Густав Ронсо - хозяин "Остеллы", - продолжал старик. - Густав рексист, понимаешь? Альфред и Борис пиф-паф Густава Ронсо, они его убили. Мишель Ронсо отомстил за брата, он предал "кабанов" и получил за них денежки.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Утренний свет
Утренний свет

В книгу Надежды Чертовой входят три повести о женщинах, написанные ею в разные годы: «Третья Клавдия», «Утренний свет», «Саргассово море».Действие повести «Третья Клавдия» происходит в годы Отечественной войны. Хроменькая телеграфистка Клавдия совсем не хочет, чтобы ее жалели, а судьбу ее считали «горькой». Она любит, хочет быть любимой, хочет бороться с врагом вместе с человеком, которого любит. И она уходит в партизаны.Героиня повести «Утренний свет» Вера потеряла на войне сына. Маленькая дочка, связанные с ней заботы помогают Вере обрести душевное равновесие, восстановить жизненные силы.Трагична судьба работницы Катерины Лавровой, чью душу пытались уловить в свои сети «утешители» из баптистской общины. Борьбе за Катерину, за ее возвращение к жизни посвящена повесть «Саргассово море».

Надежда Васильевна Чертова

Проза / Советская классическая проза