Борьба за Рейн

Шампунь, стекающий по моему лицу, пахнет летними каникулами, и я не могу совладать с нахлынувшими воспоминаниями и сдержать слезы. Я вспоминаю, как мой папа брал меня в океан на такую глубину, что я едва могла коснуться дна, и показывал мне, как находить морских звезд пальцами ног. И то горе на его лице, когда мама сказала, что мы должны выбросить их всех обратно. И звезду, которую он спрятал в своем чемодане, а после вся машина месяцами воняла дохлой рыбой.

Воспоминания несутся все быстрее и быстрее, обрушиваясь на меня со всех сторон. И вот, – я уже на коленях, и трава смята под моими ногами. Прохладная грязь хлюпает между пальцами. Я зарываю их в мягкую землю, отчаянно нуждаясь в чем-то, за что можно было бы ухватиться, но травмирующие воспоминания не дают мне этого сделать.

Фейерверки четвертого июля.

Сморы* возле бочки, в которой сжигают все собранные осенние листья.

Рождественские фильмы. Я лежу, свернувшись калачиком возле мамы на диване. Носочки для подарков. Сильно подгоревшее печенье для Санты. Застаю своего отца в три часа ночи, заворачивающего подарки с сигаретой во рту.

А потом я вижу Уэса… красивого, осторожного, раненого Уэса, спящего в моей ванне после того, как похоронил их обоих.

Пробую пошевелить ногами. Я должна уползти от этого кошмара. Мне нужно вернуться внутрь. Мне необходимо избавиться от запахов, текстур и звуков этого несуществующего мира. На дрожащих конечностях я ползу обратно к двери и не останавливаюсь, пока она плотно не закрывается за мной.

Снова прижимаюсь спиной к прохладному металлу. Делаю глубокие вдохи, ощущая сильный запах плесени. Продолжаю до тех пор, пока пульс не начинает приходить в норму.

Когда открываю глаза, ожидаю почувствовать облегчение. Я вернулась в свой безопасный новый мир. И мне никогда не придется открывать эту дверь снова.

Но в ту секунду, когда мой взгляд падает на вход магазина «Хелло Китти», именно это я и делаю.

Я поворачиваюсь, широко распахиваю эту гадину, и меня выворачивает.

***

сморы* – американский десерт, состоящий из двух крекеров «грэм», между которыми кладут поджаренный на костре зефир маршмэллоу и кусочек шоколада. Традиционно лакомятся сморами во время посиделок у костра в летнем лагере. («s’mores» происходит от «some more»)

ГЛАВА

XV

3 мая. Рейн

Стук в дверь заставляет меня подпрыгнуть, и от этого захрустели хрупкие страницы древнего каталога смокингов, на котором я сижу.

– Входи, – кричу, но мой голос подводит меня после часов, что я провела рыдая. На этом самом месте. Со вчерашнего дня.

Я прокашливаюсь, чтобы попробовать снова, но решаю не отзываться. Меня не волнует, кто там. Я не хочу, чтобы они входили.

Дверь в офис «Савви Формалвеа» все равно открывается, впуская полоску света из коридора. Она разрастается на полу и замирает в нескольких дюймах от меня.

– Йоу, босс…

Ламар останавливается в дверном проходе. Короткие, беспорядочно торчащие дреды подпрыгивают, когда парень крутит головой, пытаясь понять, есть ли я внутри. Затем он фыркает от смеха:

– А чё ты тут сидишь?

Я вглядываюсь в него, будто из глубины могилы. Как будто жизнь живых людей находится за пределами моего понимания. И то, что они говорят, и то, что чувствуют. Плевать. Я помню, что тоже жила и делала это. Просто не помню как.

– Ты сидишь под столом, потому что мистер Реншоу забрал кресло на колесиках? – смеется Ламар. – Или было предупреждение о торнадо, а я не знаю?

Я смотрю на него и жду, что слова появятся, – но их нет.

Мне жаль. Рейн здесь больше нет. Она покинула тело вместе со слезами. Это всего лишь ее обертка, брошенная под стол.

Улыбка Ламара исчезает, когда его глаза привыкают к темноте и ему, наконец, удается меня рассмотреть.

– Эй… ты в порядке?

Накинув капюшон на голову, я отворачиваюсь к стене.

– Ну, э-э... Квинт чувствует себя немного лучше после того, как помылся вчера. Я думаю сводить его позавтракать. Хочешь пойти? – в его голосе под конец появляется нотка надежды. – Я слышал, они жарят яи-и-чницу. – Я не отвечаю.

Слышу, как воздух покидает его легкие – Ламар в растерянности.

– Давай, Дождливая Леди, – хнычет он. – Прошлым вечером мне пришлось самому помогать ему мыться и кормить его.

Если бы в этой оболочке осталась хоть капля чувств, тот факт, что Ламар больше озабочен тем, чтобы ему помогли ухаживать за братом, а не тем, почему я провела всю ночь, свернувшись клубочком под столом в темной комнате, мог бы ранить. Но не ранит. Больше ничто не может ранить меня.

Я даже не здесь.

– Отлично. Я сделаю это сам. Снова!