Борьба за Рейн

У меня все под контролем.

Он больше не может причинить мне вред.

Я задерживаю дыхание и снимаю указательный палец с рукояти ножа. Улыбаюсь, обнаруживая, что под ним, волшебным образом, оказывается гладкий металлический спусковой крючок.

– Аааа! – я сажусь и выставляю пистолет перед собой, готовый отстрелить морду этому потному ничтожному куску дерьма.

Но никого нет.

Я больше не в приемной семье мисс Кэмпбелл.

Я один. Лежу на диване. Солнце палит нещадно, проникая через грязные пластиковые жалюзи.

– Черт, – стону я, плюхаясь обратно и заслоняя от солнца глаза предплечьем.

Несмотря на то, что я проснулся до того, как этот ублюдок успел выбить из меня дерьмо, такое чувство, что кто-то всё же навалял мне.

Голова трещит так, словно по ней несколько раз ударили дверцей машины. А еще мне кажется, будто я на шлюпке, которая попала в центр урагана. И я почти уверен, что всё в моем теле отравлено.

Черт, как и всё в моей поганой жизни.

Снова открываю глаза. Не уверен, какой сегодня день или как долго я пробыл здесь. Но по слабеющему запаху смерти точно знаю, где нахожусь.

Я стону и тру свои опухшие глаза.

Продолжая лежать, смотрю сбоку на свой жалкий вид в отражении бутылки Грей Гуз.

Я зажмуриваю глаза и зажимаю переносицу. Смутно припоминаю, как шатался по развалинам сгоревшего дома Картера и вытаскивал всё, что можно было ещё спасти из морозилки.

В том числе бутылку водки.

Мой план состоял в том, чтобы найти новое место для ночлега. Какую-нибудь годную пустующую холостяцкую берлогу с полным холодильником пива и бассейном. Однако шоссе было расчищено только на один-два квартала от дома Рейн. И поскольку беспорядки во Франклин-Спрингс всё не утихали, не было смысла рисковать. Спустить шину только для того, чтобы какой-нибудь обдолбыш, не спавший три дня, наставил на меня еще одну пушку...

И я пришел в единственное место, в котором точно больше никто не жил.

Это не было связано с тем фактом, что здесь жила одна девчонка, выглядевшая, как тряпичная кукла, которая разрушила все шаблоны и снесла границы.

Мне просто были необходимы припасы и укрытие.

И много водки.

Звук двигателя автомобиля заставляет меня снова резко сесть. Я не слышал, чтобы проехала хотя бы одна машина с того момента как добрался сюда. Я склоняюсь влево, чтобы было видно шоссе в зазор между жалюзи и оконной рамой. Трасса освобождена только отсюда до выезда из «Притчард Парка», так что, кто бы это ни были, они, возможно, оттуда.

Солнце светит в глаза, и от этого сильнее стучит в висках. Я задерживаю дыхание и через боль, прищурившись, смотрю в окно. Когда автомобиль, наконец, появляется в поле зрения, воздух у меня вырывается вместе с фырканьем. Перед домом Рейн замедляет движение гребаный почтальон. Чувак даже не останавливается. Он просто бросает пачку конвертов к почтовому ящику, лежащему на боку на подъездной дорожке, и отъезжает.

Глазам не верю.

Так вот, как выглядит «вам рекомендуется вернуться к своей обычной жизни». Похороните своих мертвецов. Забаррикадируйте парадные двери. Копайтесь в мусоре в поисках еды. Но эй, мы снова запустили коммунальные службы! Ваш счет уже в почтовом ящике!

Провожу рукой по лицу – под ладонью ощущается по меньшей мере недельная щетина. Решаю воспользоваться коммунальными услугами, пока округ снова не отключил их, узнав, что владельцы этого дома покоятся под двумя футами (61см.) красной земли на заднем дворе.

Встаю и жду секунду, пока комната перестанет кружиться, и направлюсь к лестнице.

Я провел худшую ночь в своей жизни на втором этаже этого дома. Дверь справа – это то место, где я нашел миссис Уильямс – или то, что от нее осталось после того, как ее муж разнес ей лицо. Дверь слева – это, где я нашел безжизненное тело Рейн после того, как она приняла горсть обезболивающих. Она лежала на матрасе, в котором тоже была дыра от дробовика. И эта ванная…

Щелкаю выключателем и вздрагиваю, когда флуоресцентная лампа освещает то, что кажется сценой из другой жизни.

Подушка Рейн все еще лежит на полу возле унитаза, где я провел большую часть ночи, засовывая пальцы ей в горло. Ее длинная, толстая черная коса так же лежит на мусорном ведре в углу. И все плоские поверхности в ванной комнате заставлены свечами с ароматом ванили. Я принес их из спальни Рейн той ночью, чтобы уменьшить зловоние, распространившееся по дому. Но сейчас я предпочел бы этой сладкой ванили, кровь и мозги.

Потому что этот запах напоминает мне о ней.

Когда мы впервые встретились, Рейн пахла сахарным печеньем, праздничным тортом, ванильной глазурью с радужной посыпкой. Всем тем, чего я желал в детстве. Мечтал, чтобы моя мама испекла для меня. Но такие ароматы были только в других домах. Только там я пробовал всё это – в гостях у детей, чьи родители помнили об их днях рождениях – у детей, которых любили.

Вот как пахла для меня Рейн – той любовью, о которой я всегда мечтал, но никогда не имел.