Борьба за Рейн

– Пластыри, аспирин, антигиста-там-что-то. – Она не глядя швыряет каждый предмет через плечо, забрасывая меня медицинскими предметами, а потом замирает. – О, черт возьми, нет.

Кью смотрит на меня убийственным взглядом, прежде чем поднять коробку Котекс с тампонами различной степени впитывания.

– Сука, у тебя все это время были гребаные тампоны!

Я успеваю заметить быстрое движение и закрываю глаза как раз перед тем, как она рассекает мне щеку своими массивными серебряными кольцами.

Время останавливается, когда скулу пронзает боль.

Я чувствую себя так, словно нахожусь в ситкоме, где один из героев сходит с ума, а другой дает ему пощечину и кричит: «Приди в себя!»

Что ж, удар Кью приводит меня в чувство. Только на заднем плане никто не смеется. Нет рекламной паузы. И нет симпатичного соседа, готового произнести смешную заключительную реплику. Это просто боль. И унижение. И слезы. И поражение. Все чувства, заключенные под спудом, вырываются наружу.

Как только время снова приходит в движение, я осознаю, что весь ресторан безумствует. Все на ногах. Все кричат. Картер хватает одного из беглецов за разорванную футболку и кричит ему в лицо. Брэд и Не Брэд поднимают меня на ноги, поздравляя с получением «одного ошеломляющего удара». Кью стоит на столе и разбрасывает вокруг крекеры в виде сэндвичей с арахисовым маслом, как долларовые купюры. А Ламар снует вокруг, собирая медицинские средства, которыми Кью закидала меня.

Затем, так же внезапно, как началось, всё прекращается.

И все поворачиваются лицом к загоревшимся телевизионным мониторам за прилавками.

***

первичный бульон* – термин, введенный Опариным, объясняющий возникновение жизни на земле.

ГЛАВА

XVI

В то же время…

Уэс

Топ… топ… бах… скрип.

Черт.

Я слышу звук спотыкающихся шагов. Это приятель моей приемной матери поднимается по лестнице. Мое сердце начинает колотиться.

Топ… топ-топ… Бам.

Тонкие стены содрогаются, когда он врезается в них, как трехсотфунтовый мяч для ракетбола.

– Да пошел ты, – разговаривает он с кем-то невидимым. И я сжимаю нож под подушкой.

Мисс Кэмпбелл легла спать несколько часов назад, а это значит, что у Слизняка не вышло подраться с ней сегодня вечером. Она так и приспособилась делать – ложилась спать всё раньше и раньше; принимала снотворное в количестве, достаточном, чтобы усыпить лошадь; и к тому времени, когда он надирался, она уже крепко спала.

И это работало… для нее.

Бух! Моя дверь распахивается с такой силой, что дверной набалдашник пробивает дыру в стене из гипсокартона.

Я стараюсь не шелохнуться, но у меня не получается.

Надеюсь, он не заметил.

– Просыпайся, ты, никчемный мешок с дерьмом.

Я крепче сжимаю рукоять своего складного ножа и приоткрываю один глаз, чтобы взглянуть на ублюдка. Он расстегивает ремень и, с трудом переставляя ноги, приближается к моему матрасу.

На коридоре горит свет, и я замечаю, что облезшие обои за дверью уже не блекло-желтые с голубыми васильками, а кроваво-красные, с черными всадниками в капюшонах. Каждый из них в атакующем движении поднимает над головой свое оружие – меч, косу, факел, булаву. Но они меня больше не пугают.

И этот урод тоже.

Потому что сейчас я знаю – это всего лишь сон.

– Вставай, мелкий гаденыш! – вопит отвратительный, потный боров. Шатаясь, он идет ко мне и вытаскивает ремень. Натянув его, начинает щелкать им.

Я закрываю глаза.

Это просто сон.