Борьба за влияние в Персии. Дипломатическое противостояние России и Англии

Щеглов угрожал и посреднику – доктору Ратулю, который был русским подданным. Он убедил французского поверенного в делах телеграфировать своему правительству «о предотвращении выпуска этого займа на французский рынок». Несколько недель спустя Гардинг телеграфировал Солсбери, что переговоры о займе потерпели неудачу, «благодаря, как я слышал, действиям французского правительства, направленным против этой сделки в Париже».

Персидское правительство делало отчаянные попытки достать деньги где-нибудь еще. Обращались к Голландии, но необычное единодушие русской и британской дипломатии сорвало эти попытки. После визита Ч. Гардинга голландское дипломатическое представительство потеряло интерес к этому вопросу. Он докладывал: «Чтобы избежать возможного непонимания в будущем, я объяснил голландскому поверенному в делах взгляды нашего правительства в отношении иностранного контроля над южными таможнями и показал ему текст заверения, полученного от правительства Персии. Он и прежде настоятельно советовал своему правительству не поощрять появление этого займа в Голландии. Он считает, что переговоры, успех которых до сих пор вызывал сомнение, теперь окончатся неудачей».

Против займа начало кампанию духовенство, и не только против займа, но и вообще против кабинета Амина од-Дойлы, который, согласно донесениям Ч. Гардинга, «неоднократно сопротивлялся их попыткам выбить у него деньги» и «показал свое безразличие к их целям и влиянию».

Со времени волнений, приведших к неудаче концессии Рейтера, политическое могущество мулл росло и ширилось. Вне зависимости от того, базировалось ли их рвение на преданности идеалам или на преданности русскому золоту, они яростно противились табачной монополии и внесли огромный вклад в ее падение. Смерть шаха Насреддина, вступление на престол его слабого сына добавили им самоуверенности.

Весной 1897 г. муллы предприняли яростную атаку на Ала од-Дойлы, губернатора Арабистана, потому что из-за него, как они голословно утверждали, умер некий Ага-шейх Мохаммад Али, религиозный деятель из города Шуштар. На самом деле шейх лишь покинул город, но его коллеги твердо решили избавиться от губернатора, намеревавшегося утвердить свою власть. Тегеранское духовенство приняло сторону шуштарской братии и потребовало смерти Ала од-Дойлы. Чтобы разбить единый фронт духовенства, правительство подкупило главного муджахида (высокий духовный сан) Тегерана, хаджи мирзу Хасана Аштиани. Подполковник Г. Пико, британский военный атташе, писал: «Сейид Абдолла Бебехани, муджахид, который поддерживал наше дипломатическое представительство во время табачной монополии и с которым мы по-прежнему в прекрасных отношениях, сменил на посту хаджи мирзу Аштиани и послал ко мне, чтобы узнать взгляды и пожелания нашей дипломатической миссии. Он может уладить это дело, если бы мы только захотели. Из другого источника до меня дошли сведения, что если бы дипломатическая миссия ее величества пожелала беспорядков, то муллы Шуштара точно следовали бы всем нашим инструкциям».

Таким образом, духовенство, подобно правительству, тоже разделилось на две группы: прорусскую и пробританскую.

Ала од-Дойлы пришлось отозвать; однако кабинет Амина од-Дойлы уцелел, отчасти благодаря смягчающему влиянию сейида Абдоллы Бебехани, действовавшего в интересах англичан.

Не ожидая от займа, переговоры о котором вел Амин од-Дойлы, никаких благ, духовенство почувствовало возможность сбросить ненавистного премьер-министра и развязало яростную войну против него и его союзников. В листовках и плакатах их описывали как изменников, продавших свою страну иностранцам и погубивших свою религию. Согласно Ч. Гардингу, видевшему эту ситуацию вблизи и имевшему великолепные источники информации, «в этой кампании муллы пользовались активной поддержкой и содействием русского дипломатического представительства, которое враждебно относилось к предполагаемому займу, не делало тайны из своего желания увидеть падение Амина од-Дойлы и возвращение к власти садри-азама Амина ос-Солтана». Яростно обвиняли евреев в надежде, что погром еще более дискредитирует правительство. Некоторые представители духовенства открыто говорили о своем намерении «насолить правительству и заходили даже так далеко, что обсуждали свержение шаха».