Сэр М. Дюранд понимал, что проиграл эту баталию; возможно, и войну в целом. «Русский заем – свершившийся факт, – писал он, – и по крайней мере некоторое время, а возможно, и всегда мы будем нести большие потери от его последствий. Амин ос-Солтан просто продался, и у меня нет сомнений, что он взял на себя большое количество обязательств, которые будут работать против нас». Младший сын шаха Шоа' ос-Салтане написал британскому посланнику, что великий визирь систематически обманывает и вводит в заблуждение его величество, убеждая его в недружественном отношении Англии. «Только будучи под впечатлением, что Россия – его единственная надежда и что финансовая помощь совершенно необходима, его величество с большой неохотой согласился на этот заем». Шоа' ос-Салтане, которому было суждено в недалеком будущем стать близким другом русских, турецким подданным и источником серьезных проблем для своей страны, жаловался, что правительство «находится в руках человека, который больше русский, чем перс» и что «ни один совет из-за границы, переданный по официальным каналам, не может дойти до шаха, если он поступил не из русских источников».
Если М. Дюранд винил в русской победе отчасти себя, то он был безусловно прав. В своих меморандумах начиная с 1895 г. он откровенно писал об опасностях, угрожавших положению Англии в Персии, и предлагал многочисленные меры, которые могли бы исправить положение. Он практически не получал поддержки из Лондона и, по крайней мере до 1899 г., из Индии; и все же его собственные действия были далеко не разумны.
Керзон писал Солсбери: «Ввиду русского mala fides[22]
в отношении персидского займа… подходящий момент для доведения до сведения как русского, так и персидского правительств нашей заинтересованности в Южной Персии. Мы не сможем принять молча ничего, что наносило бы ей ущерб». Однако этот старый политик, больной и усталый, смог только пожаловаться «обиженным тоном» на русский заем генералу мирзе Мохаммад-хану Ала ос-Салтане, персидскому посланнику в Лондоне.В депеше посланнику в Лондоне Ала ос-Салтане, которую ему было велено показать Солсбери, Амин ос-Солтан объяснял свое поведение и возлагал вину за принятие Персией русского займа на британцев. «Нам кажется, что у нас больше оснований жаловаться, чем у лорда Солсбери», – писал великий визирь. Далее он разъяснял: «По вопросу займа нас не в чем упрекнуть – так сложились обстоятельства, над которыми мы были не властны. Фактически вся вина лежит на их собственных представителях.
Около двух лет мы всячески пытались добиться и даже обращались с мольбами к кому только могли: через британскую дипломатическую миссию, через генерала Гордона, приезжавшего в Тегеран прошлым летом, и мистера Рабино… в надежде получить заем в 60 млн фр., в котором мы нуждались…
Британские представители отнеслись к нашим словам как к не стоящей внимания чепухе и сделали вид, что наши трудности – выдумка. Они считали, что Персия не сможет получить заем на этих условиях в любом другом месте».
Британцы, продолжал он, теперь жалуются на то, что заем был получен без их ведома, но их предупреждали заранее. Они даже вели об этом неофициальные переговоры с русскими в Санкт-Петербурге.
В заключение Амин ос-Солтан облегчил душу, написав о старой обиде на высокомерную манеру поведения сэра М. Дюранда. Этого высокомерия не одобряли даже сотрудники британской дипломатической миссии, а персы никогда бы не простили. Он неоднократно оскорблял даже самого шаха. Амин ос-Солтан писал, что шах однажды сказал ему: «Вы помните, как несколько месяцев назад британский посланник испросил у меня аудиенцию и предстал перед нами с тросточкой в руке и в костюме, в каком можно поехать отдохнуть или прогуляться по рынку. Разве это нормально для посланника – появляться на аудиенции перед сувереном в таком виде? Тот факт, что мы молча сносили все это, служит сильным доказательством нашего огромного желания поддерживать дружеские отношения с правительством ее британского величества».