Борис Парамонов на радио "Свобода"- 2007

Но была у Герцена еще одна иллюзия — уже не общечеловеческая, а отечественная, исконно русская. Это ведь Герцен считается основателем русского народничества — теории русского крестьянского социализма. Западный мещанин-буржуа весь в расчетах и деловом эгоизме, а русские люди в громадном — крестьянском — большинстве строем своей общинной жизни готовы к социализму, имеющему покончить с проклятием собственности, эксплуатации и индивидуализма.

Что можно сказать по этому поводу? Разве что: на всякого мудреца довольно простоты. Не только человечество, но и отдельный человек, даже самый умный, не может жить без мифов.

Сказка тем более нужна человеку, когда он разбит на всех жизненных полях, когда он потерпел крах и культурный, и персональный. Таков именно случай Герцена. Потеряв всё, он сказал: у меня в России остается народ. Мог ли он в страшнейшем из снов увидеть, что и народ исчезнет — подвергнется уничтожению как социальное тело? Как раз такова была судьба русского крестьянства, этой надежды Герцена и многих достойных русских людей.

Но нам-то есть чем утешаться — если не будущим и не настоящим, то прошлым, былым. Читайте «Былое и Думы»! Нажмите особенно на рассказ о семейной драме во втором томе — не пожалеете. Только учтите при этом, что Герцен отчасти утешился, уведя жену у лучшего друга Огарева, оставив того с английской проституткой. Впрочем, как раз об этом есть в пьесе Стоппарда.

Source URL: http://www.svoboda.org/articleprintview/381186.html

* * *

[Русский европеец Абрам Эфрос] - [Радио Свобода © 2013]

Абрам Маркович Эфрос (1882—1954) — искусствовед и художественный критик, приобретший имя еще до революции и вполне преуспевавший еще лет двадцать после таковой. В 1937-м его «замели», репрессировали, но на редкость милостиво: выслали в Новгород Великий — старинный, очень провинциальный город, разрешив даже печататься; он находясь в ссылке выпустил две книги, одну — перевод сонетов Микеланджело. Мандельштам, вернувшись из воронежской ссылки и узнав об Эфросе, сказал: это не Новгород Великий, это Эфрос Великий.

Вторично Эфрос пострадал в годы так называемой борьбы с космополитизмом: как было пройти мимо человека с таким именем, да еще тонкого эстета? Выгнали со всех работ (а между прочим одно время Эфрос был хранителем Третьяковской галереи), давали что-то читать внештатно в каких-то музыкально-автодорожных техникумах и в конце концов послали в Ташкент — художественным консультантом на строительстве оперного театра. Там опять же издал книгу переводов — сонеты Петрарки. Все-таки в Москву незадолго до смерти вернулся, пережил Сталина.

Когда Эфроса гнобили за космополитизм, его главным грехом посчитали припомнили книгу «Профили» — 1930 года издания. Книга эта — критические портреты русских художников — замечательна, читать ее — редкое эстетическое наслаждение. Эфрос не просто дает тонкий анализ выдающихся русских художников — он сам замечательно пишет. Даю пример — о книжном графике Георгии Нарбуте (не путать с его братом поэтом Владимиром Нарбутом):

Он книжник, он книжная личинка; книга его родина, книга его прихлопнула, в ней он жил, и другого облика для Божьего мира у него не было. В этом смысле он прямо-таки гофманическое существо; он был одержим книжными недугами; у него кровь была смешана с типографской краской; он пропах запахом наборных, печатных и переплетных; каждый его рисунок всегда вызывает в нас ощущение новой книги, только что оттиснутой и сброшюрованной, зеркально-чистой и свежепахнущей.

Эфрос видит в картинах то, чего никакой, и даже просвещенный, зритель без него не увидит. Так, например, в знаменитых портретах Серова, в именитых его моделях он — Эфрос — увидел… животных. Костюмы, мебель и прочие декорации у Серова — ерунда, пишет Эфрос, на его картины нужно смотреть как на рентгеновские снимки, в людях он видит манекенов, марионеток: старуха Цетлина — жаба, Гиршман — остов индюка, графиня Орлова — гусыня, а Ида Рубинштейн — каркас куклы. О серовском портрете московского богача Гиршмана:

Гиршмана он заставляет навек застыть в движении лже-барина, запустившего пальцы в жилетный карман, чтобы извлечь мелкую монету на чай прислуге.

Станиславский у Серова — череп обезьяны: