Борис Парамонов на радио "Свобода"- 2007

«Плохо же умел распознавать людей (тот, кто говорил о фанатизме Победоносцева)! Фанатизм не совместим с колебаниями и сомнениями, фанатизм, не считаясь ни с чем, идет прямо к своей цели, а не было, кажется, человека, который так пугался бы всякого решительного действия, ум которого был бы в такой степени проникнут духом неугомонной критики. Подобные люди не способны увлекать других, они сами не идут вперед и мешают идти тем, кто отважнее их».

Это же говорили буквально все, знавшие Победоносцева – и граф Строганов, и министр финансов либерал Абаза, и даже реакционнейший министр внутренних дел Толстой: он всему противился, но ничего сам не предлагал. «Он всегда отлично знает, что не надо, но никогда не знает, что надо»; «Победоносцев все останавливает и способен только тормозить, а не двигать дела». Или (Абаза):

«Речь Константина Петровича – скорее произведение моралиста, чем программа государственного деятеля. Им совершенно верно указаны наши раны, однако не предложено при этом никакого серьезного средства к исцелению».

Это не столько реакция, сколько застой. И никакого фанатизма, конечно: фанатик всегда знает, что надо и не колеблется. Говорили и другое: Победоносцев – нигилист и циник: а это уж никак не увязывается с фанатизмом. Бердяев писал в статье на смерть Победоносцева («Нигилизм на религиозной почве»):

«Какова основная черта Победоносцева?.. Неверие в силу добра, неверие чудовищное, разделяемое русской официальной церковью и русским государством… Нигилистическое отношение к человечеству и миру на почве религиозного отношения к Богу – вот пафос Победоносцева, общий с русской государственностью, заложенный в историческом православии. Православие не верит в религиозное устроение человеческой жизни на земле и корректирует свой безнадежный пессимизм призывом к насильственному устроению ее государственной властью… Правда гуманизма развивалась в светской культуре, в гуманизме».

То есть речь идет уже не о Победоносцеве лично, а о пороке русского православия: на почве православия не решена задача культуры – чего уж никак не скажешь о католичестве или протестантизме. Что же касается самого Победоносцева, то у него не столько цинизм и нигилизм, сколько усталость и отчаяние – и страх за будущее.

В той же статье Бердяева:

«Этот призрачный, мертвенный старик жил под гипнозом силы зла, верил безгранично во вселенское могущество зла, верил в зло, а в Добро не верил. Добро считал бессильным, жалким в своей немощности».

Зинаида Гиппиус вспоминает: когда группа интеллигентов, озабоченная внесением нового духа в церковную жизнь, выступила с инициативой знаменитых впоследствии религиозно-философских собраний и встретилась по этому поводу с обер-прокурором Синода, он эти собрания разрешил, но сказал при этом: «Россия – ледяная пустыня, по которой бродит лихой человек».

Победоносцев не столько противник демократических реформ, как всего мировоззрения Нового времени, духа века сего. Он писал в «Московском сборнике»: