Борис Парамонов на радио "Свобода" -2011

Так что в конечном счете скандалы идут на пользу богатым и знаменитым. Они всегда в выигрыше.

Source URL: http://www.svoboda.org/content/article/24273638.html

* * *

Стихии Веры Павловой

Борис Парамонов: Вера Павлова издала уже много книг, но ее новая книга “Однофамилица”, не повторяя ни в чем предыдущие и не являясь тем, что называется “Избранное”, в то же время дает возможность увидеть ее всю и сразу: книга дает если не итоговое – при такой живой плодовитости Павловой до итогов еще далеко, - то целостное о ней представление. Это достигнуто очень уместным, я бы сказал счастливым композиционным приемом: Павлова разделила стихи этой книги по темам, построила тематические циклы. И это, ничуть не умаляя прежних книг, выгодно выделяет нынешнюю. Павлова поэт чрезвычайно темпераментный, эмоционально напряженный, она всегда буря и натиск, непрерывный поток – если и не огненный, то водный, но при этом  быстрый, бурный, как бы горный: Арагва и Кура на российской равнине. Вспоминаю мое любимое из одной прежней книги:

Между берегом и буем

по волне лететь ползком,

захлебнуться поцелуем,

удавиться волоском

нерожденного ребенка,

бросив тех, что рождены.

Совесть – частая гребенка,

берег, буй, колтун волны.

Мы ощущаем здесь все ее стихии: вода, земля, воздух. Что касается воды, то даже в обличье льда она не теряет динамических свойств: Павлова катается на коньках, изображая всяческих ласточек, апеллируя к воздуху. И любимая ее обувь – ласты и коньки.

И вот разделив этот бурный поток на тематические разделы, Павлова предстала, как ни странно, полнее. Ограничение, расчленение, делимость лучше представляют полноту, целостность. Хаос – не целостность, это потенция, а не актуальное бытие, Дионис, а не Аполлон. Целостность для того, чтобы быть образом или метафорой мира, должна быть структурирована: выстроена в определенном порядке. И вот так выстроив свою новую книгу, Вера Павлова предстала полнее, представительнее. Явился целостный образ поэта – и открылось главное его – ее – свойство, можно сказать жанр, в котором работает Вера Павлова. Этот жанр – дневник, “подённая записка”, как говорили в старину. Дело тут не в хронологической линейности, никаких дат под стихами нет,- тут более глубокий эффект. Именно тот, что жизнь полностью совпадает со стихами. В Вере Павловой нет ничего, кроме стихов. А если и есть что-то бытовое, биографическое, то оно существует исключительно как повод для стихов. Даже старуха на больничном судне становится у нее стихами. Жизнь поэта оправдана стихами. Даже грехи, даже особенно грехи.  “Сладкогласный труд безгрешен”.

В самом деле, посмотрим, о чем пишет Павлова в книге “Однофамилица”, на какие разделы эту книгу членит. Это именно разделы, главы, каждая со своим специальным эпиграфом, резюмирующим данную тему, цикл.   Есть цикл  о рыбалке (между прочим, первый), о папе и маме, о больнице, о похоронах и кладбище, о дочках, о школе, о размолвках с любимым, о поэте, поэзии и книгах, о музыке, о гостиницах и переездах, о жизни и смерти собаки Ёшки. Есть ударные циклы – о России и эросе. Повторяю, прямой временной последовательности в развертывании этих циклов нет, но всё же книга выстраивается в перспективе конца – и конца не книги, а жизни. Появляется тема старения женщины и, да, смерти, – но смерть взята идиллически, как заслуженный сон после долгих счастливых трудов – счастливая смерть, венчающая счастливую, красивую жизнь.  Лучше было бы сказать – надежда на тихую смерть, “мирное скончание живота”, “успение”, и вполне уместно в таком контексте появление Богородицы. И это последнее стихотворение “Однофамилицы”:

Верящих в надёжность любви,

в мудрую серьёзность игры,

матерь божья, усынови,

сыне божий, удочери!

Двое за столом, на столе

на троих еда и питьё.

Нелегко дается земле

круглое сиротство её!

И мы понимаем, что речь у Веры Павловой идет отнюдь не о бытовых персонажах и повседневных заботах, при всей детализованной, живой конкретности ее стихов. Ее речь по-своему иератична, как бы поднята над землей, и сама земля, хотя и со строчной, обретает космическое измерение, сохраняя в то же время антропоморфную характеристику: она осиротеет  без поэта, без поэзии. Вот это и есть высшее назначение поэта - украшение самой Земли, сотворчество Богу.

Тогда и рыбалка – в первом цикле книги – видится уже не  забавой летнего отдыха, а чем-то важнейшим: да ведь это Рай, образ Рая! Это уже (не безличное, а, сверхличное, и поэтка – не однофамилица бытию, а нечто изначальное, еще не именованное – анонимное.

Аноним с анонимкой

по тропинке в обнимку

имярек с имяречкой