Борис Парамонов на радио "Свобода" -2011

Ровно один месяц – с 1 февраля по 1 марта 1881 года – отделяет смерть Достоевского от гибели царя Освободителя Александра Второго. Ставить в ряд два этих события следует не только в силу их почти одновременности и нынешней круглой даты обоих. Тут была иная, и зловещая, связь. Погоня народовольцев за царем шла с 1879 года, и нам известно, что после одного из неудавшихся покушений говорил Достоевский Суворину (а тот записал в свой дневник): "Если б вы случайно услышали разговор о готовящемся покушении на царя, сообщили бы о том в полицию?" "Нет", - ответил Суворин. "И я бы не сообщил", - сказал Достоевский. И собеседники согласились, что это и есть самое ужасное: люди всячески благонамеренные, оба сотрудничающие в правой печати, не чувствовали себя накрепко связанными с властью, были духовно и психологически отчуждены от нее. Власть была чужой не только горячим безответственным юношам-революционерам, и не только образованной либеральной интеллигенции, но и вполне консервативным людям, если те сохраняли здравый смысл и твердую память.

В постсоветские десятилетия стало обычным осуждать террористов 1 марта, когда, как стало со временем известно, был уже готов проект русской конституции, подготовленный тогдашним Горбачевым – Лорис-Меликовым. Его "бархатная" диктатура" или по-другому "диктатура сердца" была тогдашней "перестройкой" ("гласность" существовала уже со времени реформы печати в 1862 году). Понятно, что из русских царей именно Александр Второй Освободитель меньше всех заслуживал бомбы террористов. Реформы велись, причем громадные, начиная с освобождения крестьян. Трагический исход этого либерального царствования дает урок: начиная реформы, нельзя останавливаться, играть назад. Власть, взявшая в свои руки дело преображения страны, не должна опускать руки, идти до конца – иначе дело реформ попадет в другие руки, приспособленные гораздо лучше к бомбометанию, чем к государственной работе.

Именно об этом событии вспоминается сегодня в связи с волной арабских революций. Эти события апеллируют не столько к российским массам – выходите, мол, на улицу, - а именно к власти. В день 130-летия 1 Марта нужно думать не о майданах, не о киргизах и не о Мубараке с Кадафи, а о судьбе Александра Второго. Русская история богата собственными революционными событиями и собственными уроками. И самый горький урок этой истории – отчуждение общества от власти, как это было в марте 1881 года зафиксировано в разговоре Достоевского с Сувориным. Если власть не идет навстречу просвещенному обществу, судьба ее решится именно на улицах.

Нынешние российские властители – очень богатые люди, но у них самих нет рыночной ценности, никто не даст за них трех копеек. И от них уже начинают сторониться их собственные телевизионные Суворины.

Source URL: http://www.svoboda.org/content/article/2324386.html

* * *

казус Берлускони в американском контексте

Александр Генис: Сегодняшний ''Американский час'' завершит беседа с Борисом Парамоновым: ''Секс и политика. Дело Берлускони в американском контексте''.

Борис Парамонов: Должен сказать, что, живя на Западе, как-то незаметно начинаешь принимать, во всяком случае понимать то, к чему не было никакой индивидуальной склонности или было полное равнодушие. В частности феминизм, а точнее то отношение к женщинам, которое выработано его философией. Впервые заметил это за собой еще давно, в период российской парламентской демократии. Прочитал, помнится в ''Литературной газете'' статью об Ирине Хакамада, и был там такой момент: кто-то из ее коллег депутатов-мужчин говорит ей: ''Ах, Ирочка, вы сегодня чудесно выглядите, вам так идет этот костюм!''. Эта фраза меня резанула, я привык к тому, что в Америке так не говорят. Удивило и то, что сама Хакамада на это не отреагировала гневно. Реакция должна быть такой: а какое вам дело, как я выгляжу и какой на мне костюм, и вообще я не Ирочка, а депутат Хакамада. Я понимаю, что российским радиослушателям такая предполагаемая реакция покажется дикой или просто смешной, но я теперь также понимаю, почему в Америке так говорить нельзя.

Александр Генис: Я вас понимаю, Борис Михайлович, я однажды выступал на одном московском мероприятии вместе с ней, и еле удержался от комплимента. Хакамада очень, как говорится, интересная женщина. И она это знает. О чем можно судить по ее книге ''Секс в большой политике''. Но я понимаю, что все это пролог к мелодраме Берлускони.