Борис Парамонов на радио "Свобода" -январь 2012- май 2013

Александр Гордон: Я принял участие в издании книги близкого мне человека Марии Правды. Книга называется ''Площадь отсчета''.  Это исторический роман,  он охватывает события Декабрьского восстания и воцарения Николая Павловича.  Об этом сказано уже столько и так, что, казалось, ничего нового сказать нельзя. Оказалось,  что можно,  потому что Николай Павлович – фигура в нашей истории недооцененная и во многом  оболганная. Надо помнить, что ему было 27 лет, когда он воцарился и сделал это не по своей воле. И  поскольку это произведение все-таки  художественное, то такое странный способ приблизиться к этому человеку на очень короткую дистанцию  произвел на меня сильное впечатление. А если говорить о том, что я перечитываю,  то  у меня есть две книги, одна  – в  начале года, другая — во второй половине года. В  начале года я перечитывал ''Войну и мир'', а во второй части я перечитывал  ''Соборяне''  Лескова. Я  уже даже не консерватор, я уже ретроград.

Тамара Ляленкова:  А это странная вещь – с возрастом люди  перестают  читать художественную литературу. Мемуаристику предпочитают.

Александр Гордон: Мне кажется, что это вполне закономерно, потому что все на все похоже  и раз сказанное уже никогда не пропадает, не   исчезает. Кроме того,  помните у Маяковского: ''Книги? Что книги!''. Когда жизни остается все меньше, а опыта  жизненного все больше,  вероятно, какие-то метаморфозы с чтением   происходят. Вообще чтение – это удел молодых людей.   Да и то не уверен. Если вспомнить, что  Александр Сергеевич Пушкин  не читал ничего из великой русской литературы,  ну не довелось ему прочесть  и, тем не менее, писал русскую классику,   то, может быть, принцип начитанности в литературном творчестве и насмотренности в кинотворчестве пора пересмотреть.

Source URL: http://www.svoboda.org/content/transcript/24442370.html

* * *

За что Запад любит Чехова

Александр Генис: В праздничном Нью-Йорке, где, как всегда, царит ''Щелкунчик'', на этот раз к Чайковскому присоединилась музыка чеховской драмы. С большим успехом труппа ''Классической сцены'' под управлением режиссера румынского происхождения Андрея Белградера поставила ''Вишневый сад''. В спектакле заняты многие замечательные актеры, но главной звездой стал, конечно, культовый американский актер, любимец артхаусного кино Джон Туртуро. (Его  хорошо знают по фильмам братьев Коэн, особенно он отличился в картине ''Бартон Финк'', где играет главную роль неудачливого драматурга в Голливуде). В постановке Белградера Джону Туртуро досталась самая противоречивая роль в пьесе – Лопахина. И он сыграл ее так, что по словам критика ''Нью-Йоркера'' Джона Лэра, донес всю ''трагикомическую музыку двусмысленности'' чеховского диалога.

Новая версия ''Вишневого сада'', как это всегда бывает с удачными спектаклями, привела к вечному разговору о Чехове.  Разговору, который, собственно, никогда не прекращался, потому что тайна его драмы не устает соблазнять американский театр и провоцировать американских критиков.

Пожалуй, единственный из русских классиков, который стал своим в Америке, Чехов считается автором  не экзотическим,  как, скажем, Достоевский, а современным и вечным.

Возможно потому, что никто лучше Чехова не умел показать трагедию будней. Комедию, впрочем, тоже. Только они у него не очень отличаются. Это и демонстрирует чеховская драма – высшее проявление его таланта, а также всей русской сцены. Между Шекспиром и Беккетом  нет пьес лучше, чем ''Вишневый сад'' и ''Три сестры''. Успех нынешней постановки Белградера особенно важен, ибо чеховская драма так совершенна, что ее очень трудно адекватно поставить.  Конфликт в его пьесах неразрешим, реплики бессодержательны, паузы значат больше слов, события ничего не меняют. При этом чеховская пьеса включает всю жизнь, и, пройдя сквозь нее, ты становишься если не мудрым, то умудренным.  В ''Вишневом саде'' каждого персонажа можно прикинуть на себя. С возрастом ты просто меняешь маски – от вечного студента Пети до умного пустослова Гаева. И еще: у Чехова всех жалко.

Сегодня, воспользовавшись поводом, я пригласил в нашу студию Бориса Парамонова, чтобы обсудить с ним уникальное место Чехова в западном литературном и театральном каноне.

Борис Парамонов: Я думаю, нужно исходить из того, что Чехов был писателем того периода русской истории, когда Россия в очень значительной степени вошла в орбиту европейской культуры, сама стала более или менее европейской страной.  Люди, представленные Чеховым, были похожи на их европейских современников. И реалии тогдашней русской жизни были схожи с европейскими, с западными.