Борнвилл

Но единый рынок требовал введения общих стандартов. В 1973 году ЕЭС предприняло первую попытку установить эти стандарты для шоколада – возник черновик “Шоколадной директивы”, ее (на мудреном запутанном языке европейского законотворчества) классифицировали как “вертикальную”, поскольку задача ее состояла в том, чтобы снять все вопросы, касающиеся определенного продукта питания. Попытка оказалась безуспешной и вскоре зашла в тупик. “Кэдбери” (и другие производители так называемого промышленного шоколада – скандинавские страны) менять рецептуру отказались, в связи с чем Бельгия, Франция, Италия, Люксембург, Германия и Нидерланды наложили каждая свои отдельные ограничения на ввоз к себе шоколада. В последовавшие два десятилетия “Кэдбери”, “Терри”, “Раунтри” и другие оказались отлучены от этих прибыльных рынков. Вот и говори после этого о свободном движении товаров.

К началу 1990-х Мартин, теперь уже значительная фигура в отделе экспорта, начал считать создавшееся положение невыносимым. То же казалось и его начальству. Они предложили ему засесть в Брюсселе и взяться за серьезное лоббирование. Он снял служебную квартиру на рю Бейяр, неподалеку от Европейского парламента и, что важнее, неподалеку от Пляс дю Люксамбур, оживленной площади, которую люди между собой именовали Пляс Люкс, со множеством баров и кафе, где журналисты, лоббисты и члены Европарламента любили собираться, знакомиться, договариваться и обмениваться ценными сплетнями.

Вдохновляющее тогда было время в Брюсселе – во всяком случае, по мнению Мартина. Разные члены ЕЭС рвались ко все более тесному союзу. Два суматошных года приведут к подписанию Маастрихтского договора, к началу единого рынка и к созданию Европейской экономической зоны. На горизонте замаячило принятие единой валюты. И хотя Мартин не был уверен, что этот последний шаг целиком в интересах Британии, он оставался по натуре своей упорным еврофилом и приветствовал почти все эти новшества. Враждебность, выказанная любимому для Британии – и для самого Мартина – сорту шоколада, Мартину не мешала, это всего лишь помеха, некая преграда, каких запросто ожидаешь на пути к гармонизации, и Мартин верил, что учтивое отстаивание и терпеливые переговоры приведут к некоему решению. Но вскоре он осознал, что с большинством британских обозревателей, собиравшихся в барах на Пляс Люкс, и в особенности с журналистами он во мнениях не совпадает. Тут большинство считало, что все происходит слишком быстро, от Британии хотят отказа от слишком многих ее коренных свобод, а Евросоюз – не что иное, как вымогательство, состряпанное бюрократами ради власти, но хуже всего другое: это сговор французов с немцами с целью захвата Европы; и, наконец, разумеется (вечный убийственный довод британского контингента), что Мэгги была права и трусы в ее же партии выдавили ее из-за этого. Таковы были аргументы, какие при Мартине вновь и вновь отрабатывали под “Шиме Блё” над плошками с moules frites[77].