- Да, мой фюрер, - поднялся Рундштедт, - я согласен с
предложением командующего четвертой армией. И если это
предложение будет принято, я просил бы часть войск группы
"Центр" на время зимы передать группе "Юг", чтобы мы могли
успешно развить наступление на ростовском направлении... -
Он глядел прямо в лицо готовому в гневе взорваться Гитлеру и,
чтобы предотвратить эту вспышку гнева, добавил: - Время
подтвердило вашу правоту, мой фюрер, когда вы считали
главной стратегической задачей не захват Москвы, а южное
направление. Выход к Волге и Кавказу. .
- Да, я был прав, - подхватился Гитлер и, перебивая
Рундштедта, резким жестом руки приказал ему садиться. - Но
теперь уже поздно. У кого еще есть предложения? Вы, Фромм,
что-то хотели сказать?
Командующий резервной армией встал, багровый, слегка
растерянный. У него было предложение, но слишком
рискованное, и он никогда бы не решился его внести, если б
сам фюрер не поднял его.
- Возможно, мое предложение будет неожиданным, я
заранее прошу извинить меня, мой фюрер, - начал
взволнованно Фромм. - Учитывая реальную возможность
высадки англичан в Европе и чтоб избежать войны на два
фронта, я считаю целесообразным обратиться к русским с
предложением заключить мир.
- На каких условиях, Фромм? - с некоторой иронией
бросил реплику Гитлер.
- Мы оставляем за собой прибалтийские области России,
Белоруссию, Молдавию и Украину, - ответил Фромм.
Лицо фюрера исказила пренебрежительная гримаса, и он
уставил остекленелый взгляд на главкома сухопутных войск.
- А что думает фельдмаршал Браухич?
Уже немолодой, страдающий одышкой фельдмаршал
поднялся тяжело и неторопливо. Он знал, чего от него хочет
фюрер, он чувствовал себя в какой-то мере виноватым:
именно он убедил Гитлера, что главной стратегической целью
осеннего наступления должны быть не Ленинград, не Украина
и не Кавказ, как считал фюрер, а захват Москвы. Отказаться
сейчас от этой цели для него означало бы подать в отставку. И
он заговорил глухо, но категорично, с прежней
самонадеянностью:
- Предложение генерала Фромма несерьезно, и я не
считаю нужным его обсуждать. Что же касается мнения о
необходимости отложить взятие Москвы до весны, то я никак
не могу его разделить. Я согласен с Боком: мы у цели. Еще
одно усилие - и Москва падет. С падением Москвы мы
получаем не только военную, но и политическую победу. Это
может быть концом всей кампании. Надо наступать, и как
можно быстрей. Нельзя давать русским передышку.
Он сделал легкий поклон в сторону фюрера и сел,
тяжело дыша. Гитлер как-то сразу вдруг вскочил, обвел всех
быстрым, беглым, невидящим взглядом и заговорил, резко
выталкивая слова, тоном приказа:
- Итак, подведем итог: ближайшая цель нашего
наступления - Москва. Никаких других предложений и мнений я
не желаю знать. Все, что мы здесь имеем, все должно быть
брошено на штурм Москвы. Да, мы у цели, и тех войск, которые
сейчас нацелены на Москву, вполне достаточно. Танков тоже
вполне достаточно. Глубокий снег и сильные морозы
препятствуют широкому использованию танков в наступлении.
Разве это не вы говорили, Клюге? Четвертая танковая армия
понесла ничем не оправданные потери боевых машин. Я
недоволен вами, генерал Гёпнер. - Он умолк и, опустив глаза,
впал в задумчивость. Пауза была неестественно долгой, но
присутствующие на совещании были привычны к подобного
рода позам. Затем он опять резко вскинул голову и уставился в
пространство безумными глазами: - Мы у цели. Победа близка,
она в наших руках. Я распорядился направить в район
Крюково двухсотмиллиметровое орудие для обстрела Москвы.
Мы будем бить круглосуточно по Красной площади, по
Кремлю. Своим недавним чисто символическим парадом на
Красной площади Сталин решил поднять упавший дух армии и
народа. Тщетные надежды! Я выбью из них большевистский
дух двухсотмиллиметровыми снарядами! Итак, приказ о
наступлении подписан, желаю успеха, господа!..
Так закончилось это непродолжительное совещание, и
через два дня группа армий "Центр" своим левым крылом
перешла во второе решающее наступление на Москву.
Генерал Говоров разумно использовал ноябрьскую паузу:
в дни относительного затишья части и соединения его армии
еще глубже зарылись в землю, оградив подступы к своей
обороне колючей проволокой и минными полями. Вместе с
начальниками служб и командирами дивизий командарм
побывал в эти дни на всех наиболее угрожаемых участках
обороны армии. Давал указания, советовал, строго отчитывал
тех, кто не умел толково воспользоваться короткой
передышкой, и никого не хвалил. Он был скуп на похвалу.
Однажды после полудня поехал на левый фланг, на