Борух Баклажанов. В поиске равновесия

– Ну что же, изволю и я! – ответил Баклажанов в неповторимой епатовской манере.

«Упавшие шторки» и «охота к перемене мест»

Каждый человек уникален в своем роде, равно как и каждый человеческий организм по-своему реагирует на полученное горячительное. Одни становятся веселы и добродушны, других начинает одолевать тоска и уныние, третьи же и вовсе становятся агрессивны. Кого тянет в сон, а кого на подвиги. У некоторых людей появляются проблемы с вестибулярным аппаратом, что выливается в характерную походку, но при этом по голосу никто не сможет понять, что они пьяны в щи, у других же с точностью до наоборот. Существует масса комбинаций этих явлений, так или иначе переплетающихся в том или ином пьющем индивиде.

Но есть еще одна реакция организма на алкоголь, которой подвержена определенная каста людей, а именно провалы в сознании. Она немного схожа с состоянием глубокого нокаута, когда «гаснет свет» или «падают шторки». Речь тут совсем не идет о том, что человек на следующий день смутно помнит, что было вчера (это знатоки своего дела уже редко берут в расчет), а то, что человек слабо адекватен именно при самом процессе мрачного злоупотребления, хотя и эти два явления могут вполне друг друга дополнять.

Ввиду своей разноплановой деятельности Баклажанов знал массу людей, в том числе и пьющих на совесть, и слышал не один десяток историй, так или иначе с этим связанных. Взять хотя бы родственника его школьного товарища-адвоката, который как-то в один погожий майский день вышел из дома куда-то по личным делам. Дело было уже ближе к лету, вовсю пели птицы, припекало солнце, и он решил позволить себе кружечку холодного освежающего пива. На этом нить повествования, собственно, и обрывается, ибо ни одна живая душа не знает, чему он посвятил целый месяц. Очнулся он под капельницей, и ему зачитали новостной ряд, а именно, что машина его разбита, квартира заложена, а жена ушла. «Мы-то, Борух, с тобой еще из любителей, а там-то профессионалы», – подытожил тогда его товарищ свою историю.

Но, определенно, переплюнул всех в этом вопросе один светский алкаш, о котором Боруху поведала университетская подруга, которая, будучи дамой серьезной, врать бы не стала. Звали его Савелий Ферзь. На тот момент ему было порядка 30-и лет, и он руководил лично созданной небольшой туристической конторой, занимавшейся в основном оформлением виз и загранпаспортов. Сева был человеком крайне неординарным и по манере поведения, и по образу мысли, и в быту, даже не имея в собственной квартире кухни как таковой. Вследствие работы на туристическом поприще его по пьяной лавочке жутко одолевала онегинская «охота к перемене мест». Как-то раз, взяв сумку, в которой было около 30-и паспортов, он направился в консульство для оформления виз. Скорее всего, по дороге он с кем-то пересекся и зашел в бар, где плотно отпраздновал встречу с приятелем. Неизвестно, о чем они говорили, что обсуждали и о чем спорили, но придя в себя, он поднял глаза и увидел мечети, поняв, что очнулся он в Стамбуле, дав фору самому рязановскому Лукашину с его пьяным вояжем из Москвы в Ленинград. Ничего удивительного в этом не было – виза в Турцию была не нужна, а загранпаспорт и какие-то наличные деньги были при нем, так что он со спокойной совестью отправился в аэропорт и осуществил все изложенное.

Куролесил Ферзь и далее. По прошествии времени он отправил от собственной фирмы двух своих подруг на отдых в Дубай. Дело было лютой питерской зимой, и вечером, коротая время в одиночестве и культурно отдыхая, он решил позвонить им, чтобы узнать, как они долетели, хороший ли отель и все ли в порядке. Подруги на тот момент также не менее культурно отдыхали в ночном клубе отеля и были всем довольны.

– Ну все, пока, до завтра! – сказал тогда Сева, заканчивая разговор.

– До завтра! – попрощались они с ним, полагая, что на следующий день он вновь их наберет.

Но Ферзь был не из тех. На следующий день подруги лежали на пляже, отдыхая от бурно проведенной ночи в клубе. В какой-то момент одна из них привстала, чтобы пригубить мартини со льдом и чуть не потеряла дар речи, когда увидела Севу, бодро шагавшего к ним по пляжу в одних трусах и с повязанным на поясе пуховиком.

Собирали разобранного Савелия домой всем русскоговорящим составом отеля, поскольку прилетел он абсолютно без денег, и обратного билета при нем не было. Говорят, по прилету он немедленно «зашился», ибо иначе к оседлому образу жизни способен не был.

* * *

– Не верю! – сказал, заливаясь хохотом, Марселек, обращаясь к Баклажанову, но смотря по обыкновению в сторону градусов на десять прямо на Епатова.

– Тырить цитаты чужие – это mauvais ton, mon ami[10]. Ты все-таки Бонжурский, а не Станиславский! – посмеиваясь, сказал ему Нерон, которому история, судя по всему, тоже понравилась.

Веня Пой, толком не слушавший историю, к ее окончанию уже заметно пришел в себя.

– А что для вас всех алкоголь? – спросил он своим значительно окрепшим тенор-баритоном всех присутствующих.