Борух Баклажанов. В поиске равновесия

– Здоровый был аки конь, – продолжил Вальков, – мог литр «в лицо» уработать, да увлекся больно. В последнее время так вообще берегов не видел. Врачи периодически запрещали ему пить, но он давал им денег и они разрешали. Как-то начал я ему названивать, день звоню, два – нет ответа. Поехал я к нему. Подхожу к двери – слышу, музыка орет, телевизор работает, а дверь никто так и не открывает. Позвали участкового – при нем дверь взломали. В хате такой бардак – не передать! По всем комнатам прошли – нет никого. Потом смотрим – балкон открыт и только ноги его торчат. Плохо, видать, стало – на балкон вышел воздуха глотнуть – там и кончился!

– «Снаряды рвутся где-то рядом»[25], тебе не кажется, Харитоныч? Ты же с ним чаще общался, видел же, что происходит – неужто ничего не говорил?

– Да толку-то? В жизни ты либо спринтер, либо стайер. Быстро и ярко или медленно и вдумчиво – выбирай сам! Это к каждому само должно прийти, а разговоры разговаривать – что вату катать. Мы вот с тобой об этом тоже часто говорили, а толку – ноль на массу. Вот встретились мы и что бы делали? Чай бы пили? – сказал Вальков, наливая помянуть.

– Да хоть бы и чай!

– Что до дел его – у каждого свои они, а на чужое он не зарился. Ты взял, и ты должен отдать, либо тебе помогут – вот и вся сермяжная органика жизни, – продолжил он. – Вообще, скажу я тебе, опасный у нас возраст. Спецы говорят, что с 38-и до 43-х организм в зрелую стадию переходит и прежних привычек и темпа не тащит уже. Но то ж теоретики, а мы практикуем!

Просидели они еще долго и, выпив по бокалу коньяка на ход ноги, начали собираться. Баклажанов посадил Валькова в такси, чтобы тот где-нибудь не заснул, как когда-то у входа в гастроном на «Пяти Углах», а сам решил пройтись. Стоял хоть и зимний, но довольно теплый вечер, и все располагало к умственному моциону. Борух шел по пустынной заснеженной аллее, щедро освещенной уличными фонарями, и вновь и вновь на разные лады твердил про себя свою мантру. Редкие хлопья снега нежно опускались ему на ресницы, и он одиноко брел, изредка всматриваясь в освещенные окна домов, опять все глубже и дальше уходя в себя. Что же ему было нужно в этой жизни и что интересовало? Успешен он был во многом, но каждый раз, будучи на пике, быстро терял к этому интерес. Константой были лишь разгульная жизнь и беспробудное пьянство, которые сопровождали его вот уж почти 25 лет.

«Четверть века, – подумал Баклажанов. – Многим Господь не отмерил столько прожить, сколько ты пропил». Эта мысль посещала его в последнее время все чаще. И, действительно, он не видел в этом ничего нового. Он испытал все мыслимые состояния, пару раз даже пил с полотенцем, как Евгений Лебедев в культовой постановке «Энергичные люди» Ленинградского АБДТ, и добился многого со стаканом в руке. Это давно уже было для него стилем жизни, чем-то до боли знакомым и каждодневным, как для собачника утренние прогулки со своим любимцем по сотни раз исхоженным маршрутам. Успешен он был и в алкоголизме, но и это стало ему докучать. Он все чаще чувствовал себя спортсменом, собравшим все возможные кубки, которому было уже пора на покой.

«Чую, отбегал ты свое, дедуля!» – все чаще думал Баклажанов. Думал он об этом и время спустя, как-то сев в парке аттракционов на детскую лошадку, и, ощущая себя на коне, все равно ездил по замкнутому кругу. Он не молодел и все тяжелее выдерживал тот темп, взятый когда-то в юности, а перед глазами часто стояли люди, растоптанные этой страстью. Это были не какие-то далекие примеры из рассказов знакомых, а вполне конкретные люди, с которыми Борух рука об руку прошел часть своей жизни. Думал он об этом и когда мчался по Октябрьской набережной, опаздывая на похороны своей старой закадычной знакомой и ловя себя на мысли, что было бы неплохо опоздать на свои. Страшила ли его смерть? Наверное, нет. Скорее, страшила ее глупость, которую он ненавидел во всем в жизни. Умереть ли в бою, чтобы попасть в Вальхаллу, о чем мечтал каждый викинг, или дожить до конца своих дней, что считалось у них проклятьем, в этом для Боруха не было особой разницы – важен для него был лишь смысл любого исхода.

– Боишься ли ты смерти? – спросил как-то Баклажанов у той своей знакомой.

– Я боюсь не успеть! – ответила тогда она, что врезалось в память Боруху на годы вперед.

Не успеть что-то сделать, дабы провести здешний отпуск со смыслом, и было той самой жуткой глупостью, которая страшила его. Она преследовала его в мыслях долгое время, но противостоять он был не в силах, ибо был статичен. Подобно Печорину, сгубленному «приманками страстей пустых и неблагодарных», Борух по-прежнему был обуреваем своей.

– Ну что, Борисыч, вот и момент истины. Надо б те «20 % воли» пошукать. Сможешь найти – сломаешь «Печорина» и путь к «Арбенину» открыт! – подумал Баклажанов.

– «Жизнь коротка и надо уходить с плохого фильма, бросать плохую книгу, уходить от плохого человека, чтобы отдать этот миг, назначенный для другого», – словно вторил ему Жванецкий.