Борух Баклажанов. В поиске равновесия

Если же общение с книгой проходило один на один, то посещение театров и кино давало возможность выйти в свет, а главное, возможность общения и обсуждения, что во многом объединяло людей. Сколько интересных знакомств случилось в театральных буфетах и на премьерах киноновинок, а азарт в поиске «лишнего билета» мог бы сравниться разве что с эмоциями посетителей игорных домов.

Театр и кино, кино и театр, словно два брата, старший и младший, вот уже многие годы идут по жизни рука об руку, соревнуясь и споря, но органично дополняя друг друга. Театр дарит живые эмоции и личный контакт актера со зрителем, равно как и обмен энергией, необходимый им обоим. Но жизнь идет вперед во всем, ускоряя шаги и наращивая темп. «Быстрее, выше, сильнее» во всем – и бегуны бьют рекорд за рекордом, а матчи мирового футбола давно превратились в состязания военных стратегов. Массовость везде и во всем – и вот уже группируются заводы и фабрики, создавая ассоциации и консорциумы, а уютные семейные магазинчики вытесняются крупными торговыми сетями.

Мысли эти приходили и к представителям российской эстрады начала 90-х, и «Ласковый май» гастролировал по стране не одним десятком составов, чему поражался даже сам Дьявол.

Эта идея широкого охвата и легла частично в основу развития кинематографа. В отличие от театральных работ, в кино на художнике лежит большая ответственность, ибо оно длиннее во времени и суть сказанного уходит далеко в года, формируя не одно поколение. В этом кино чем-то схоже с литературой. Автор обязан действовать без права на ошибку, ибо, что написано пером, топором уже не вырубишь.

Что до киноискусства как такового, его видов, стилей и течений – это мы оставим киноведам. Цели же глобально две – это развлекать и воспитывать. Но не так важно скрасить быт и досуг, привнеся туда эмоций, как заставить остановиться и задуматься. Воспитательная функция неизбежно несет в себе определенный оттенок идеологии и формирует послевкусие, которое мерило многому.

Как-то в преддверии дня Великой Победы Борух сидел перед телевизором, листая каналы. Шли в основном фильмы о войне, которые он любил и смотрел с удовольствием. Признаться, он даже больше любил не сам День Победы, а его предвкушение, как люди любят вечер пятницы в ожидании выходных. Любовь к военным фильмам передалась ему от деда. Еще с самого раннего детства Боруха они смотрели их всей семьей, иногда и просто вдвоем, а иной раз вместе с его штурманом Гордеем, который часто наведывался к ним перед праздником. Время было позднее, уже закончился «В бой идут одни старики» и Баклажанов, переключив канал, наткнулся на «Список Шиндлера». Фильм только начинался, и Борух решил посмотреть, хотя знал его почти наизусть. Как и «А зори здесь тихие» фильм был тяжелым, но снятым хорошо, и Баклажанов каждый раз досматривал его до конца, что сделал и в тот раз. Уже глубокой ночью он сидел, уставившись в уже выключенный телевизор, и мысленно прокручивал ленту еще раз. Он думал о многом, находясь под каким-то куполом собственных мыслей и пытаясь поймать нужные. Перед глазами все еще стоял образ главного героя, и Борух размышлял о его судьбе.

Человек и время или человек во времени? Это их поединок или существование одного в другом? Хорошо, если время праведное и можно плыть с ним по течению, если же нет – что ж – каждый выбирает сам. Выбор этот не прост, но именно он, как и естественный отбор, выявляет сильнейших, способных противостоять безликой толпе. Среди стаи школьников, травящих вновь прибывшего новичка, всегда найдется один, который встанет на его защиту. Это и есть вожак. Их мало, но они были, есть и будут во всем. Это могут быть худосочные юнцы в наглаженных мамами рубашках или видавшие виды тертые знатоки жизни, изрядно потрепанные ею. У одних сила в кулаках, у других в упорстве или слове, но это лишь орудия, ибо априори сильны они нутром. Врожденное чувство справедливости награждает их этой силой, потому как «сила в правде»[41].

Оскару Шиндлеру было далеко до идеала. Он был членом нацистской партии, не знал меры в спиртном и, как и многие, наделал в жизни массу ошибок. Он был жаден до денег и, как любой истинный делец, меры в этом также поймать не мог. Но в нем жили те самые весы с чашами людских и физлицких законов, и он выбрал людские. Поймал ли он равновесие? Наверное, нет, ибо то чувство справедливости заставило его отдать последнее. Он проявил себя как личность, подав пример истинной жертвенности, который подхватили, сделав из него знамя. Шиндлер поневоле стал одним из многих механизмов «клубной» идеологической машины, коими были и кинокомпания, и режиссер, и, как следствие, сам фильм. Он стал еще одним мощнейшим инструментом пропаганды в борьбе с отрицанием геноцида еврейского народа, хотя лишь бездушному животному придет в голову это отрицать. Этот факт был давно доказан множеством свидетельств и свидетелей, живущих даже поныне, и закреплен документально, но вопрос этот до сих пор на острие ножа, а стало быть, страсти кипят.