Божества древних славян

Из этой массы божеств прежде всего и естественно выделяется высший владыка, который у латышей носил название Wezzais tehws, т.е. старый отец, главный бог, восседающий на небе, разъезжающий на облаках и оттуда наблюдающий за делами людскими, он же и творец гроз. «Я начинал свои работы с помощью матери Лаймы (счастья) и заканчивал припоминая Бога богов», – говорится в одном из латышских заклинаний^[260]. «Старик бранится» (wezzais barrahs), – говорят латыши, когда гремит гром.

Впрочем, латыши имели и до сего времени вспоминают в своих песнях специального бога-громовика, Перкуна, общего всем народам литовского племени. Именем этим означается и самый гром. В латышской Лифляндии есть место, называемое Перкунен (Perkuhnen), известны там также в разных местах «Перкуновы камни», на вид расщепленные молнией. В латышской Курляндии гром называется Перкунс (Perkuhns)^[261]. В песнях латышей Перкун является нередко страшным громовержцем: «он мчится по небу на девяти конях», у него девять сыновей, «трое разят, трое гремят, трое мечут молнии»; но эта страшная разящая сила обыкновенно обращается на пользу человеку. Неоднократно в заговорах призывают помощь Перкуна против болезней и злых духов и сил вообще. Привожу несколько отрывков из таких заговоров:

От болезней. (От вередов и чирьев): Беги, чирей! Беги, веред! Беги, весь недуг!.. Перкун со своими девятью сыновьями будут гнать (тебя). Исчезни и т.д.

 – (От кровотечения): Гремит Перкун, мечет молнии и забивает запруду крови.

 – (От чемера, болезни преимущественно лошадиной): Приходят по морю девять перкунов, гремят, разят; они тебя (недуг) вобьют на девять сажень в землю, в землю без конца.

 – (От родимца, прямо называемого нечистым духом): Отстань, нечистый дух, дай место Святому Духу! Ударит Перкунс из-за тридевяти рябин – тогда тебя разгромит на тридевять кусков!

 – (Тоже): Отстань прочь, мешок проклятий! Уступи место Святому Духу! Поднимутся с моря тридевять молний, тридевять перкунов: они тебя разгромят, они тебя вобьют в землю на тридевять сажень, на тридевять миль!

 – (От бешенства. Заклинается злой дух Пиктулис): Беги вон!.. Коли не послушаешься, позову Перкунса, будет тебе в затылок огнем, так что провалишься в землю на девять сажень!

На удой. (Против пагубного действия ведьм на молочный скот):… Перкунова стрела, отшиби прочь от моей скотины духов!

От завистников. (От ведьм и завистливых глаз): Завистника очи, завистника уши! Поднимаются с моря грозные перкуны, они тебя разразят и перекинут на ту сторону моря, за семь миль!

– (Тоже): Пусть зарничные облака Перкуна несутся над твоими полями, садами, лугами, пастбищами! Пусть все, что растет и родится, будет попорчено духами Перкуна! Пусть Перкунс, разя, прогоняет с меня все зло и нагоняет на тебя вдесятеро более, так, что бы ты иссох, как сохнет осенью камыш в болоте!^[262]

Перкун призывается и в песнях, как защитник от врагов общественных, народных (в виде вражьих полчищ) или домашних (напр., в образе свекрови): «Греми, греми, Перкун, – восклицают в песне, – расколи мост на Двине, чтобы не приходили поляки и литовцы в мою отцовскую землю», или: «Перкуны, молнии, сокрушите мою свекровь!» В то же время представляют себе Перкуна и тихим и милостивым: «Тихо, тихо гремя, идет через моря Перкун; он не портит ни цвета черемухи, ни дела пахаря», или «Тихо, спокойно приближается Перкунс из-за моря; он не повреждает ни цвета ивы, ни истребляет и труда поселянина»^[263]. Перкун жил в дубе. Вундерер, во время путешествия своего по Курляндии, в 1613 году, нашел в Мариенгаузене, вместо христианской церкви, языческий дуб, которому поклонялись латыши под именем Перкунова дуба^[264].

Солнце (Saule), источник благодетельного света и тепла, почиталось и почитается до сих пор в многочисленных народных песнях латышей. Подобно Митре и Гелиосу, солнце едет по небу на конях; купая в море «своих плавучих коней», само оно, по словам латышской народной песни, сидит на горе, держа в руке «золотые вожжи».

«Когда солнце склоняется вечером, – говорится в другой песне, – оно ложится в золотую лодочку, когда солнце всходит утром, лодка остается, качаясь на море»^[265].