Божественная игра

Рев двигателей сменился гулом в ушах. И пришло то самое неповторимое ощущение, которое некоторым кажется мукой, а некоторым доставляет наслаждение. Давящая тяжесть исчезла, но перед глазами заиграла настоящая радуга. Хотя, куда там той радуге — миллионы цветов складывали замысловатую картину. Абстракционизм вселенских масштабов. Мне кажется, я перестал дышать. Просто перестал. И сердце сначала гулко бухало в голове, а потом и вовсе умолкло. Но продолжалось это недолго. Черная стрела пронзила массу цвета, разлилась по телу болью, я стал приходить в себя. Глаза болели, уши болели, все болело от перегрузок. Это с непривычки, первый раз все-таки по-настоящему…

Надо мной возникло лицо Пата. Только сейчас я заметил, что оно покрыто светлой щетиной двухдневной давности.

— Ты в порядке? — спросил он.

Я прикрыл веки в ответ — да, в порядке. Только в голове муть.

— Все, мы вне атмосферы? — спросил я, поднимаясь с кресла, оттолкнулся руками и медленно поднялся над обитой мягким пластиком чашей.

Невесомость. Как я ее сразу не ощутил. А ощущение потрясающее. Словно ты целиком из воздуха. Так, пожалуй, можно стать калекой, ведь никаких усилий не прикладываешь, чтобы двинуться.

Пат с Брюсом натягивали поверх одежды комбинезоны из толстой черной ткани. Пат протянул и мне такой.

— На, — сказал, — одень, без этого тут нельзя.

А, в Академии нам рассказывали о таких и даже показали один, правда, довольно старый, уже списанный. Они не из обычной ткани, даже такое простое движение как сгибание и разгибание руки требует некоторых усилий. Чтобы мышцы не атрофировались.

Корпус здорово тряхнуло — отделился носитель. Он в свою очередь развалится на несколько частей, покружит немного на орбите, приближаясь к Земле, и, наконец, рухнет в голубую бездну. Бездну холодного огня. В то же мгновение щелкнули и открылись заслонки на иллюминаторах, остались только светофильтры. Огромный шар, окутанный прозрачной дымкой, — Земля. Удивительно похожа на карты в атласах. И такая близкая… Вот она, высунь руку из иллюминатора и дотронешься до треугольной Африки. И как не пытайся, невозможно осознать громадность материков и океанов — отсюда они кажутся крошечными, не больше подошвы ботинка.

Второй пилот засуетился у приборной панели, сжимая в руке растрепанную пачку таблиц с длинными рядами цифр. «Барс», как и любое нормальное судно, не имел ручного управления. Только несколько маломощных двигателей было у него, чтобы лавировать при посадке, но это все. Листки проявили острый нрав — вырвались из руки, разлетелись по всей рубке. Я поймал один — цифры разделены на группы по четыре: номера ворот, координаты. Интересно, способен ли человек запомнить все это?.. До Фауста около пятнадцати прыжков. Хотя, смотря через какие ворота — некоторые могут перебросить всего на пару световых лет, а некоторые на целую сотню. Ворота тщательно подбирались путем перебора всей базы данных, собранной за десять лет исследования космического пространства.

Земля медленно плыла за иллюминаторами… Листок повис прямо у меня перед носом. Пат, рванувшись вперед, схватил его, будто хищник добычу. И остановился — увидел Землю в иллюминатор. Взялся рукой за стену, чтобы установиться напротив окошка.

— Красиво, правда? — сказал он, глядя туда. Изредка на зыбкой границе атмосферы вспыхивали огоньки. То метеоры врезались в атмосферу, будто камень, брошенный с большой высоты, в воду. Врезались и сразу же сгорали. Некоторым везло немного больше, они пролетали несколько десятков метров, возможно, километр.

— Да…

Но были там и черные, дымчатые пятна — следы человека. Через такие вот пятна Солнце льется на землю, ничем не сдерживаемое, и выжигает все… Или вовсе не пробивается к поверхности, лучи теряются в загаженной атмосфере, а внизу — черно. Вечный покров низких туч, из которых сыплется едкий дождь. Он разъедает почву еще и лучше солнечной радиации. Такие места называются пустошами. Я видел одну такую, на пленке, в хронике. Сначала показали вертолет, с которого велась съемка, — черная стальная птица в небе. Это небо никогда не даст приюта живым, щебечущим стаям. Под небом долина, кое-где холмистая, но повсюду усыпанная пеплом. Ветер гуляет здесь, не стесненный ничем, поднимает тучи мелкой пыли.

Пат, должно быть, думал о том же, ведь темное пятно проплывало прямо под нами. Он нахмурился, отвернулся, присоединился ко «второму». «Барс» шел плавно, не включая двигателей, на одной инерции. Спешить нам некуда, прыжок займет только мгновение, которое даже невозможно назвать отрезком времени.