Божественная комедия

¹²¹ Один успел упасть, другой — подняться,

        Но луч бесчестных глаз был так же прям,

        И в нём их морды начали меняться.

¹²⁴ Стоявший растянул лицо к вискам,

        И то, что лишнего туда наплыло,

        Пошло от щёк на вещество ушам.

¹²⁷ А то, что не сползло назад, застыло

        Комком, откуда ноздри отросли

        И вздулись губы, сколько надо было.

¹³⁰ Лежавший рыло вытянул в пыли,

        А уши, убывая еле зримо,

        Как рожки у улитки, внутрь ушли.

¹³³ Язык, когда-то росший неделимо

        И бойкий, треснул надвое, а тот,

        Двойной, стянулся, — и не стало дыма.

¹³⁶ Душа в обличье гадины ползёт

        И с шипом удаляется в лощину,

        А тот вдогонку, говоря, плюёт.

¹³⁹ Он, повернув к ней новенькую спину,

        Сказал другому[340]: "Пусть теперь ничком,

        Как я, Буозо оползёт долину".

¹⁴² Так, видел я, менялась естеством

        Седьмая свалка;[341] и притом так странно,

        Что я, быть может, прегрешил пером.

¹⁴⁵ Хотя уж видеть начали туманно

        Мои глаза и самый дух блуждал,

        Те не могли укрыться столь нежданно,

¹⁴⁸ Чтоб я хромого Пуччо не узнал;

        Из всех троих он был один нетронут

        С тех пор, как подошёл к подножью скал;

¹⁵¹ Другой был тот, по ком в Гавилле стонут.[342]

ПЕСНЬ ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ

Круг восьмой — Восьмой ров — Лукавые советчики

¹ Гордись, Фьоренца, долей величавой!

      Ты над землёй и морем бьёшь крылом,

      И самый Ад твоей наполнен славой!

⁴ Я пять таких в собранье воровском

      Нашёл сограждан, что могу стыдиться,

      Да и тебе немного чести в том.

⁷ Но если нам под утро правда снится,

      Ты ощутишь в один из близких дней,

      К чему и Прато[343], как и все, стремится;

¹⁰ Поэтому — тем лучше, чем скорей;

       Раз быть должно, так пусть бы миновало!

       С теченьем лет мне будет тяжелей.

¹³ По выступам, которые сначала

       Вели нас вниз, поднялся спутник мой,

       И я, влекомый им, взошёл устало;

¹⁶ И дальше, одинокою тропой

       Меж трещин и камней хребта крутого,

       Нога не шла, не подсобясь рукой.

¹⁹ Тогда страдал я и страдаю снова,

       Когда припомню то, что я видал;[344]

       И взнуздываю ум сильней былого,

²² Чтоб он без добрых правил не блуждал,

       И то, что мне дала звезда благая

       Иль кто-то лучший, сам я не попрал.

²⁵ Как селянин, на холме отдыхая, —

       Когда сокроет ненадолго взгляд

       Тот, кем страна озарена земная,

²⁸ И комары, сменяя мух, кружат,[345] —

       Долину видит полной светляками

       Там, где он жнёт, где режет виноград,

³¹ Так, видел я, вся искрилась огнями

       Восьмая глубь, как только с двух сторон

       Расщелина открылась перед нами.

³⁴ И как, конями поднят в небосклон,

       На колеснице Илия вздымался,

       А тот, кто был медведями отмщён,

³⁷ Ему вослед глазами устремлялся

       И только пламень различал едва,

       Который вверх, как облачко, взвивался,[346] —

⁴⁰ Так движутся огни в гортани рва,

       И в каждом замкнут грешник утаённый,

       Хоть взор не замечает воровства.

⁴³ С вершины моста я смотрел, склонённый,

       И, не держись я за одну из плит,

       Я бы упал, никем не понуждённый;

⁴⁶ И вождь, приметив мой усердный вид,

       Сказал мне так: "Здесь каждый дух затерян

       Внутри огня, которым он горит".

⁴⁹ "Теперь, учитель, я вполне уверен, —

       Ответил я. — Уж я и сам постиг,

       И даже так спросить я был намерен:

⁵² Кто в том огне, что там вдали возник,

       Двойной вверху, как бы с костра подъятый,

       Где с братом был положен Полиник?"[347]

⁵⁵ "В нём мучатся, — ответил мой вожатый, —

       Улисс и Диомед,[348] и так вдвоём,

       Как шли на гнев,[349] идут путём расплаты;

⁵⁸ Казнятся этим стонущим огнём

       И ввод коня, разверзший стены града,

       Откуда римлян вышел славный дом,[350]

⁶¹ И то, что Дейдамия в сенях Ада

       Зовёт Ахилла, мёртвая, стеня,[351]

       И за Палладий[352] в нём дана награда".

⁶⁴ "Когда есть речь у этого огня,

       Учитель, — я сказал, — тебя молю я,

       Сто раз тебя молю, утешь меня,

⁶⁷ Дождись, покуда, меж других кочуя,

       Рогатый пламень к нам не подойдёт:

       Смотри, как я склонен к нему, тоскуя".

⁷⁰ "Такая просьба, — мне он в свой черёд, —

       Всегда к свершенью сердце расположит;

       Но твой язык на время пусть замрёт.

⁷³ Спрошу их я; то, что тебя тревожит,

       И сам я понял; а на твой вопрос

       Они, как греки, промолчат, быть может".

⁷⁶ Когда огонь пришёл под наш утёс

       И место и мгновенье подобало,

       Учитель мой, я слышал, произнёс:

⁷⁹ "О вы, чей пламень раздвояет жало!

       Когда почтил вас я в мой краткий час,

       Когда почтил вас много или мало,

⁸² Слагая в мире мой высокий сказ,[353]

       Постойте; вы поведать мне повинны,

       Где, заблудясь, погиб один из вас".[354]

⁸⁵ С протяжным ропотом огонь старинный

       Качнул свой больший рог; так иногда

       Томится на ветру костёр пустынный,

⁸⁸ Туда клоня вершину и сюда,

       Как если б это был язык вещавший,

       Он издал голос и сказал: "Когда

⁹¹ Расстался я с Цирцеей[355], год скрывавшей

       Меня вблизи Гаэты,[356] где потом

       Пристал Эней, так этот край назвавший, —

⁹⁴ Ни нежность к сыну, ни перед отцом

       Священный страх, ни долг любви спокойный

       Близ Пенелопы с радостным челом

⁹⁷ Не возмогли смирить мой голод знойный

       Изведать мира дальний кругозор

       И всё, чем дурны люди и достойны.

¹⁰⁰ И я в морской отважился простор,

        На малом судне выйдя одиноко

        С моей дружиной, верной с давних пор.

¹⁰³ Я видел оба берега, Моррокко,[357]